А у вас в холодильнике яйцо повесилось

А у вас в холодильнике яйцо повесилось

«Экстремалов» Фолькера Шмидта я прочла впервые в начале 2010-х, в толстом оранжевом сборнике «ШАГ». Тогда она читалась как текст про «их нравы», про разложение западного мира. А в постановке Петра Шерешевского я увидела злободневную и жесткую историю о том, как общество давит на каждого из нас, как детям приходится быть разумнее взрослых и как не спасает от краха никакой вид эскапизма: ни стильный дом, ни самый ухоженный сад.

Спектакль в Южно-Сахалинске играет с масштабами, то увеличивая, то уменьшая пространство (художник — Надежда Лопардина). Вначале мы видим макет декораций на столе, почти кукольный домик (главный цвет — желтый): над ним артисты произносят первый диалог, то и дело обращаясь за поддержкой к стоящим вокруг зрителям. Во время действия работает камера, транслируя над сценой то ракурс на артистов, то крупный план зрителей, а то и музыкальный клип.

И. Романов (Томас), И. Женихова (Лина). Фото — С. Красноухов.

На макете детали сценографии расставлены подальше, а на сцене жмутся друг к другу. Позади от велосипедов притулилось гинекологическое кресло, а справа — тележка из супермаркета, набитая выхолощенно-белой всячиной; из упаковки сиротливо торчит на упругой проволоке яйцо. Такое же яйцо висит на приоткрытой дверце полупустого холодильника. Пустота прорывается в ткань спектакля в аудиофоне: звучит индустриальный гул, создающий ощущение космического одиночества. Да, мир бел и чист, как и пакеты для раздельного сбора мусора; но он — глобальная интернет-деревня, и герои из разных сцен толкутся в одном пространстве, как в чате соцсети.

Отчасти этот спектакль — комедия: как еще назвать историю, где все перекрестно спят друг с другом и неумело это скрывают, женщина оголяется в супермаркете, а подростки знакомятся у мусорных баков. Но очень уж грустная и жесткая эта комедия: в ней, только перейдя за грань отчаяния, можно взглянуть на мир без розовых (или желтых) очков.

А. Антонова (Анна). Фото — С. Красноухов.

Так глядит на мир Анна — пожалуй, главная героиня спектакля. Анна Антонова играет человека, оставшегося после смерти маленького сына без всякого смысла жизни: женщина средних лет с диковатым любопытством смотрит на окружающую реальность, не стремясь соответствовать больше никаким нормам социального приличия. Вот она, обнаженная и шикарная, ложится в кровать друзей; вот дарит полузнакомой соседке машину; а вот лежит в ванне, изображая мертвую, перед подростком (правда, по его просьбе). Актрисе удается достигнуть в этой роли подкупающей точности интонаций, и когда героиня раздевается в супермаркете, отстаивая свою свободу и начиная петь «Рамштайн», словно рок-дива, — это выглядит отчаянным пикетом в защиту женских прав. Она, выйдя за границы социальных ограничений, не способна поддерживать былые связи, и ее попытка воспитывать дочь-подростка выглядит жалко и комично.

Другого экстремала этой истории, Томаса, на точном градусе остранения играет Илья Романов, словно иллюстрируя одну из реплик героя: «Я сексуально — чистый лист бумаги». Чуть заторможенный подросток в больших очках с настораживающе спокойным лицом стремится упорядочить мир, подобно Грете Тунберг, заботясь о раздельном сборе мусора и пенсионных отчислениях. А еще — рисует только мертвых. Но вот подробный поцелуй с девочкой-соседкой, еще и приближенный камерой, подтверждает, что под этой серой пижамой кипят вполне земные страсти.

К. Вогачев (Альберт), С. Максимчук (Манфред)). Фото — С. Красноухов.

Остальные герои этой истории как будто менее экстремальны. Ну и что, что импозантный моралист Манфред (Сергей Максимчук), муж Анны, много лет изменяет ей с соседкой, мурлыкая в постели, как кот? Ну и что, что эта красавица-соседка, Франческа (Наталья Красилова), инфантильна, не убирает в доме и не интересуется сыном? Ну и что, что позитивный Альберт (Константин Вогачев) меняет женщин как перчатки, мимоходом наделяя их кондиломой? А мрачный подросток Лина (Алла Кохан / Ирина Женихова) пытается косплеить Билли Айлиш с ее чернилами? Зато все они по эту сторону приличий. Но когда в финале герои, сойдясь в параллельном действии посреди сцены, истово танцуют под меланхоличную Michelle Gurevich, видно, как они стремятся сбежать от проблем в позитив.

В спектакле выдержан четкий ритм, в нем много смешного. Гинеколог Манфред начинает работу размашисто, словно шахтер в забое. На велопробежке герои истово крутят педали назад, словно стараются убежать от старости. А две женщины, напивающиеся под «It’s raining men», конечно, начинают и петь. И возникает нелогичное ощущение нежности по отношению к этим странным и глуповатым людям, так похожим на нас.

Зрители сидят на ярко-желтых, как и декорации, стульях; в конце они выходят на сцену и становятся участниками траурной церемонии. Вместо последнего диалога подростков, дающего надежду на счастье хотя бы для юных (так в пьесе), в спектакле звучит череда заупокойных монологов, парад черного юмора. И недаром новоиспеченная вдова выбрала одежду с принтом «best day ever». Пустота непреодолима благими намерениями.