Азбука драматургов

Азбука драматургов

О современной драматургии пишут и говорят довольно много. Может быть, не столь широко, как хотелось бы, но все же — не сравнить с ситуацией «нулевых», когда сторонникам «новой драмы» приходилось выдерживать натиск агрессивной критики, сопротивляться потоку обвинений в «чернухе» и «мелкотемье». Если тогда казалось, что современная пьеса и «театр с колоннами» пошли по разным дорожкам, то сейчас все-таки можно констатировать: вторжение живых авторов на репертуарную сцену состоялось. Конечно, эксперимент на территории репертуарного театра — до сих пор по многим, в том числе экономическим и политическим, причинам случай единичный, но даже сложные пьесы Павла Пряжко, не предполагающие зрелищных постановок, можно встретить не только на независимых подвальных площадках. Тем более — пьесы Ивана Вырыпаева, когда-то воспринимавшиеся как радикальный акт. Хотя очевидно, что легче всего найти дорогу на сцену пьесе, написанной в традиционном ключе, нарративной, с персонажами, историей, без табуированных тем и лексики. Эта возможность — быть поставленной — отчасти объясняет конформизм современной пьесы, редкость резкого по форме и содержанию высказывания. С другой стороны, нет и институциональных условий для реализации такого высказывания.

Попытки обнаружить тенденции в сегодняшней драматургии наталкиваются на ситуацию, в которой на одном поле существует множество интересных авторов, каждый из которых рассказывает свои истории, делится частным опытом, кусочком реальности. Из этих кусочков складывается мир — мир, в котором человек одинок, в котором коммуникационный разрыв между людьми стремительно растет, в котором отсутствует активное действие, поступок, герой; есть только проживающий жизнь, рефлексирующий наблюдатель. Мир, в котором тридцати-сорокалетние стремятся к бегству от общества, от социальных, семейных связей, двадцатилетние стримят, и лишь подростки еще способны на какой-то яркий жест, даже если это осознанное молчание, как в пьесе Анастасии Букреевой «Ганди молчал по субботам».

В этом тексте хотелось отойти от обычного театроведческого желания выявить тенденции, проанализировать, обобщить. То, что сейчас происходит, хочется в первую очередь описывать и фиксировать. Служить тем каналом популяризации огромного массива интересных текстов, которые в силу некоторой инертности театра оказываются неосвоенными, непрочитанными. Поэтому родилась идея своеобразной азбуки современных драматургов. Критерии отбора, конечно, субъективны, но главное — речь о тех, чьи тексты заявили себя или не так давно, кто пишет здесь и сейчас или еще, может быть, недостаточно замечен практиками театра. Здесь не будет «живых классиков», ведь о Павле Пряжко, Иване Вырыпаеве, братьях Дурненковых, Клавдиеве все и так знают.

Надо оговориться, что в каких-то буквах выбор был очевиден, а в каких-то пришлось резать по живому: например, это (не самое серьезное) исследование показало, что очень много хороших авторов на букву «Б». Так что данный гид отнюдь не претендует на какую-либо объективность и уж тем более исчерпанность — это просто прием, способ рассказать вкратце о нескольких десятках интересных авторов, пишущих сегодня для театра.

А

Екатерина Августеняк — драматург, дважды появившийся на fringe-программе фестиваля молодой драматургии «Любимовка», формирующего свою афишу из экспериментальных текстов, возможных предвестников будущего театра. Тексты Августеняк — это всегда сложносочиненная структура: спектакль «После чудес» имитировал форму популярного шоу девяностых, «Опус ДНК» брал за основу генетический код, недавний онлайн-перформанс в Спонтанной программе фестиваля «Точка доступа» предлагал поговорить о благотворительности в формате казино. Главной темой драматурга можно назвать язык, коммуникацию, способы обмениваться мыслями и эмоциями. В «Опусе ДНК», недавно показанном в ЦиМе в формате музыкального перформанса, один, казалось бы, язык, разложенный на несколько кодировок, делал невозможным взаимопонимание между самыми близкими людьми. А в «Lorem Ipsum», пьесе, написанной с помощью автоматических текстогенераторов, исследовались штампы и клише нашего мышления и восприятия.

Екатерина Августеняк (в центре). «Любимовка»-2019

Б

Полина Бородина уверенно существует в профессии последние годы, двигаясь от мелодрамы к экзистенциальной драме и философскому осмыслению жизни, взросления, основных категорий бытия. В пьесах Бородиной — ряд ярких женских образов, выбивающихся из клишированных патриархальных представлений о женской природе. В пьесе «От безделья ты отпустишь всех китов в океан» разворачивалась семейная драма накануне апокалипсиса, где младшая сестра всей своей биографией протестовала против навязываемых ей ценностей, против априорных ответственности и чувства долга. В тексте «Варвары» к гендерной теме добавлялась социальная, а героиня, вписанная в определенную страту, упрямо преодолевала границы, прислушиваясь к собственным желаниям. На «Любимовке»-2018 читали пьесу «Исход» — серьезную драму о человеке, осознанно выбравшим фейковую амнезию, отказавшемся от корней, близости, собственного круга и дома.

В

Ирина Васьковская, как и Бородина, — ученица Николая Коляды. Как и Бородина, она создает современную героиню, разрушающую и возмущающую «старый» мир с его патриархальностью и иерархиями. В одноактовке «Март» Маша, не выдерживающая фальши мнимого благополучия, живет как маргинал, не формулируя свои ценности, не протестуя, а просто подчиняясь интуиции и чувству правды. Героини «Девушек в любви», псевдобытовой драмы с мифологическим подтекстом, доводили до максимализма идею женской состоятельности, заключающейся исключительно в принадлежности «своему» мужчине, — так автор пьесы создавала обыденный сатирический ад.

«Девушки в любви». Центр современной драматургии (Екатеринбург). Режиссер Ринат Ташимов.

Г

Даниил Гурский — псевдоним, под которым скрывается один молодой петербургский режиссер. Тексты Гурского дважды участвовали в «Любимовке». Первый из них, «Иконостас.mp3» (fringe-программа), отдаленно напоминавший пьесу Пряжко «Три дня в аду», представлял собой две параллельные колонки, в одной помещался поток сознания главного и единственного героя, а во второй транслировался текст лекции Павла Флоренского, которую по сюжету он слушал в наушниках. Так горизонталь в лоб сталкивалась с вертикалью, высекая странное ощущение скрещивания разных измерений, разных времен и пространств. Текст «Страх и трепет», попавший уже в основную программу «Любимовки», — cложно устроенная игра, в которой сюжет петлял, мерцал, раздваивался, существовал в вариантах, а важную и бо́льшую часть пьесы составляли ремарки и сноски с обширными цитатами из трудов философов. Текст предлагал читателю интерактив и выбор.

«Иконостас.mp3». «Любимовка» - 2018.

Д

Дмитрий Данилов уже, бесспорно, «звезда» современной драматургии. И стал ею после первой же пьесы, «Человек из Подольска», которую поставили, кажется, в каждом регионе страны. Парадоксальный трагикомический текст о полицейских, задерживающих тех, кто живет на автомате и не слишком внимателен к повседневности, привлек игровой природой, яркими персонажами и самой коллизией, отразившей актуальные идейные споры последних лет. Если сравнивать между собой спектакли, станет понятно, что в пьесе есть одно очевидное достоинство — воздух, возможность для интерпретации, для выбора темы. И если кто-то склонен к интеллигентскому самобичеванию и осуждает героя (скучного редактора из Подольска), то другие исследуют насилие, его порой незаметные, формы, оправданные «благом» и «правильностью» идей. Следующий текст, «Сережа очень тупой», стал своеобразным продолжением дебютной пьесы, использовав схожий трюк с выворачиванием наизнанку обыденных вещей. Здесь представителями тех, кто устанавливает правила и требует ответа, становились курьеры, вторгающиеся в личное пространство клиента. После абсурдистского диптиха Данилов сменил оптику, предъявив миру текст «Свидетельские показания» — полифонию отрывочных мнений и сведений, из палитры которых рождался противоречивый, невозможный образ выведенного за скобки героя.

«Человек из Подольска». Приют Комедианта (Санкт-Петербург). Режиссер Михаил Бычков.

Е

Елену Ерпылеву точно нельзя назвать дебютантом, ее пьесы появились в театральном пространстве еще в середине «нулевых». Тексты Ерпылевой пронизаны метафизикой русской жизни с ее неприкаянностью, верой в сказки, маетой и бесконечностью дорог. В притче с элементами роуд-муви «До последнего мужчины» непутевый герой Гришуня мотался между Россией и мифическим Казахстаном в тщетных сожалениях о пропущенных семнадцати годах жизни и грезил наяву прекрасной дивой, уводившей его, как Иванушку-дурачка, в леса и болота. В шорт-листе последней «Кульминации» появилась пьеса «Жалкие», где к присущей автору метафоричности добавилась социальность. «Жалкие» — сатирическая антиутопия, в которой бщество поделено на «сортировщиков», то есть хозяев жизни, и «жалких», не вписывающихся в гонку достижений, склонных к рефлексии людей, возвращающихся в детство.

Ж

Казалось, что пьесу «Магазин» Олжаса Жанайдарова, основанную на реальных событиях, никогда не поставят. Это история двух женщин — продавщицы Карлыгаш и хозяйки московского магазина шаговой доступности Зияш, превратившей своих сотрудниц в бесправных истязаемых рабынь. Страшный текст не публицистичен, он задается вопросом о воспроизводимости насилия, о порочном круге, в котором каждый продолжает беспрерывную цепочку зла и несвободы. Пьесу поставил смелый театр из Альметьевска, спектакль приезжал на «Золотую маску». В Центре имени Вс. Мейерхольда собираются ставить пьесу «Алдар» — страшную, но вдохновляющую историю о правозащитнике, помогающем мигрантам, в которой современный персонаж ведет свою генеалогию от сказочного героя казахского эпоса.

«Магазин». Альметьевский театр драмы. Режиссер Эдуард Шахов.

З

Мария Зелинская — адепт социальной работы, человек, проведший не один в своей жизни «Class Act» (технология написания и представления пьес с непрофессионалами, в том числе с подростками, с детьми из неблагополучных семей, с заключенными колоний). Опыт театрального погружения в реальную жизнь, взаимодействия с миром заметно сказался на драматургии: в пьесе «Я не Соня» Зелинская с подробностью документалиста и неравнодушием участника или по крайней мере активного наблюдателя событий, рассказывает, как устроена коммуникация закрытого мира колонии с внешней средой. Очереди, краткосрочные и долгосрочные свидания, ритуалы попадания свободного человека на территорию тюрьмы — все это выписано в тексте с дотошной скрупулезностью. Автор как будто разделяет себя на лирическую героиню и хроникера. «Я не Соня» — о многом: о том, как представления не совпадают с реальностью, о безвыходности системы, о мифах и разочарованиях в жизни спасающего. В пьесах Зелинской игра с жанром задает тексту театральность, защищая его от сентиментальности. Пьеса «Хуманитас Инжиниринг» — антиутопия по своим внешним признакам, испытавшая на себе влияние сериала «Черное зеркало», — на самом деле умело замаскированная исповедь, лирический поток сознания героини. В пьесе «Божий медведь» социально-бытовая драма об обстоятельствах, сделавших невозможными счастливую жизнь матери и сына, рассказана как притча, как мистический триллер, в котором неназванная, но ощутимая потусторонняя сила вносит необратимые коррективы в жизнь людей.

Мария Зелинская и Вячеслав Дурненков. Лаборатория «Территория РОСТа. Год третий» (Улан-Удэ).

И

Андрей Иванов — автор хита «С училища»: пьесу ставили много и ставили совсем по-разному. В Москве, в филиале Театра Пушкина, идет минималистичный спектакль Семена Серзина, где главный герой — текст; Петр Шерешевский в Серове поставил «С училища» как средневековую фреску, где люди XXI века никак не взаимодействуют с культурным жизненным багажом человечества. «С училища» — пьеса-перевертыш, в которой главная героиня, в начале воспринимающаяся как жертва, становится возмездием.

К

Маша Конторович тоже из Екатеринбурга и тоже училась у Николая Коляды. Ее тексты витальны, полны энергии молодости и иронического романтизма. Конторович — лирик с поэтической, субъективной ремаркой, в которой чувствуются эмоция и мировоззрение героинь, каждая из которых, безусловно, в родственных связях с самим автором. Конторович стала известна как автор «Мама, мне оторвало руку»: трагикомедии о девочке-подростке, от которой мир ждет мнимой уникальности, но готовит ей обычную серую жизнь — такую же, как и у ее окружения, погрязшего в быту и мещанстве. Героиня пытается быть взрослой, но все атрибуты «взрослости» оказываются пустышкой, а полнота жизни ощущается лишь в мечтах с воображаемым другом-старменом. Повзрослевшую героиню этой пьесы можно обнаружить в следующем тексте — «Пол это лава, а Маша шалава»: здесь от переполнявшей сердце жажды любить и делиться счастьем лопался лед на Плотинке (место действия — Екатеринбург) и расцветали деревья.

Л

В пьесах Юлии Лукшиной чувствуется рука сценариста — в ее текстах монтируются параллельные истории, сюжет собирается коллажным способом, действие развивается сразу в нескольких временах и пространствах. В пьесе «Нервы» драматичная история усыновления девочки-подростка из детского дома богатой московской семьей рассказывалась параллельно с разных точек зрения. В ироничной пьесе «Жалейки» о нервной жизни инфантильной матери первоклашки рефлексия главной героини, находящей отдушину в группе психологической взаимной поддержки в FB, текла параллельно с абсурдным аляповатым утренником в школе ко Дню матери. Обаяние этих пьес — в честной рефлексии автора, растворяющейся в своих героинях, молодых и неуверенных в себе женщинах, пытающихся быть взрослыми и современными в мегаполисе.

Юлия Лукшина (в центре). «Любимовка»-2016.

М

Несколько лет назад Наталья Милантьева написала пьесу «Подвал», пустив читателя в герметичный мир послушниц женского монастыря. Здесь, как в любой закрытой системе, обнаруживались тоталитарный, тюремный ген и жесткая иерархия. Пьеса была основана на личном опыте, но этим драматургический потенциал не исчерпался: примерно раз в год появляется новый текст, непохожий на предыдущий. Драматургия Милантьевой как будто бы намеренно игнорирует контекст, модные тенденции, и в каждом тексте неизменна доля здорового «варварства», абсурда на грани фола. Примечательна была «Пилорама плюс» — драма одинокого столяра-маньяка, разговаривающего о жизни со станками в мастерской.

«Пилорама плюс». Театр драмы им. Ф. Волкова (Ярославль). Режиссер Елизавета Бондарь.

Н

Пьеса Елены Нестериной «Отец ЧБ» написана белым стихом, короткими строчками и с парадоксальным юмором. Стих сменяется прозой и обратно — вообще текст построен вольно, с постоянной сменой стилей и ритмов. Поэтическую и ритмизованную драматургию можно назвать тенденцией последних лет — каждый год на ведущих конкурсах появляется по несколько таких текстов. «Отец ЧБ», комедия о гендерных метаморфозах и стереотипах, следует еще одной заметной тенденции, являясь антиутопией. Впрочем, пьеса написана так, что ее с таким же успехом можно назвать утопией.

О

Хитом одной из «Любимовок» несколько лет назад стала пьеса Марии Огневой — самоироничный текст-рефлексия молодой женщины, пытающейся разобраться в себе, в людях, в отношениях и в том, как устроен мир. Как и многие другие тексты, «Спойлеры» были пьесой-исповедью, но пьесу выгодно отличала саркастичная интонация, не позволяющая ей уйти в мелодраму, и форма, которую автор выбрал, чтобы поделиться своим опытом проживания жизни. Сознание героини расщеплялось на две субличности, конфликт которых создавал напряжение. Спустя несколько лет Огнева предстала совсем иным автором с пьесой «За белым кроликом» (недавно Полина Стружкова поставила текст в Центре им. Вс. Мейерхольда, а Роман Каганович — в Петербурге, в «Театре ненормативной пластики»). Здесь ключевым стал образ дыры, куда проваливались героини — девочки, изнасилованные и убитые водителем попутки, и их подруга — рассказчица, обнаружившая в себе новую жизнь. Рассказывая о реальных событиях (в первой пьесе «Костик» тоже была документальная основа), Огнева усложняла структуру, пропуская ужас случившегося сквозь свидетеля, наблюдателя, для которого опыт чужой смерти становился способом внутренне измениться и принять жизнь с ее поворотами.

«За белым кроликом». Театр ненормативной пластики (Санкт-Петербург). Режиссер Роман Каганович.

П

Светлана Петрийчук заявила о себе сразу несколькими текстами. «Во всем виноват Вайнштейн» — история о том, как сюжет из телевизора становится инструментом разрушения чужой жизни. «Вторник — короткий день» — монолог о безграничной и слепой материнской любви. Сразу заметны были сценарный опыт и мастерство, умение рассказать историю, создать современного персонажа. Но по-настоящему крупным событием стал текст «Финист — ясный сокол» — о молодых женщинах, выбравших для себя судьбу жен террористов ИГИЛ. Удачей текста стало скрещение документального материала и сказочной фактуры: реальная героиня, отвечающая перед реальным, сегодняшним, судом, оборачивалась Марьюшкой, преодолевающей препятствия ради своей любви.

«Финист Ясный сокол». Программа «Первая читка»-2019.

Р

Тексты Марты Райцеc, обстоятельные, со своеобразным юмором, зачастую обращены к реальным историям, к документам — нон-фикшн здесь встречается с территорией авторского замысла. Ранняя пьеса, замеченная фестивалями, «Я — кулак. Я — А-Н-Н-А», со знанием дела, с исследовательским погружением и в то же время с определенной долей горького упрямого романтизма рассказывала об одинокой глухонемой девочке — обузе для семьи, чужачке для ровесников и окружения. Непонятая и преданная, она отправлялась в дальнее путешествие, к океану, чтобы отпустить на свободу единственного друга — рыбку по имени Джек Лондон. Райцес подробно выстраивала мир в голове героини, описывала механизмы, с помощью которых та взаимодействует с окружающей средой. И вместе с тем это был лирический текст, в котором авторская интонация становилась интонацией героини. Еще один, особняком стоящий, текст Райцес — «Невидимки» — большой исследовательский проект, основанный на документах и мемуарах безвестных и анонимных помощниц Солженицына, рисковавших жизнями ради литературы и правды. Полный исторической фактуры, текст ставил вопрос о гении, жертве и служении.

Марта Райцес. «Любимовка»-2019.

С

Александр Середин обратил на себя внимание непохожими ни на какие другие текстами. Вернее, текстами, генетически укорененными в не свойственных, по преимуществу, современной драматургии источниках, — в абсурдистской, в импрессионистской литературе, например Виана или Кено. Разве что пьесы Середина практически лишены лирики, вытесненной черным юмором и скептическим взглядом автора. В пьесе «Краб в смешной кепке» Девочка с камерой вместо руки стримила из огромной коммунальной квартиры, где обитали Краб и множество других странных персонажей, в том числе Вдовец с длинными волосами и Женщина, не говорящая по-русски, стремящиеся удочерить девочку из корыстных побуждений. Текст «Гимнастический козел», сохранив прежнюю парадоксальность, приобрел по сравнению с «Крабом…» более четкую реалистическую основу и социальную подоплеку. Здесь не было уже поэзии и фантастического размаха, как в предыдущем тексте, но была явная горечь, с которой автор описывал отношения между мужчиной и женщиной, «дарвинизм», укореняющийся в обществе в любых организационных формах, начиная со школы и класса.

«Гимнастический козел». Русский драматический театр им. А. Пушкина (Харьков).

Т

Ринат Ташимов создал целую галерею ярких комических и трагикомических персонажей — татарских и русских бабушек, матерей, одиноких женщин, нелепых, неприкаянных мужчин и всевозможных чудиков. Ученик Николая Коляды интересно работает с жанром, то вписывая текст в определенные лекала (например, «Первый хлеб» наследует народной комедии), то разрушая его, выдвигая на первый план плоть и фактуру современной жизни и человеческих взаимоотношений. Одна из важных его тем — любовь матери, разрушающая, мерцающая, но неизбывная. В пьесе «Пещерные мамы» две женщины распутывали сложный семейно-соседский клубок и платили по счетам: одиночеством, без вести пропавшим сыном, не ужившейся с ними дочерью. В «Шайтан-озере», пьесе, написанной в духе магического реализма, мать, теряющая сына за сыном, ищет оправдание в спасении чужака, нагрянувшего в ее дом.

«Пещерные мамы». Центр современной драматургии (Екатеринбург). Режиссер Ринат Ташимов.

У

Гала Узрютова — драматург из Ульяновска, автор десятка небольших пьес с диапазоном от лирической драмы до сатиры. На фоне бытовых пьес («33 штуки», «Жужел») выделяется монотекст «Думмерхен» — речь женщины на международном конгрессе психиатров о преследующих ее странных снах с участием президента России — сначала первого, а затем и второго. Остроумный текст с политическим оттенком говорит об иллюзии выбора и выборов.

Ф

Тексты Сергея Филиппова сложно представить себе на сцене государственного театра, и связано это не с обсценной лексикой, а скорее со структурой, природой его пьес, родственной психоделическому трипу. Обаяние многословных, но динамичных текстов в ощутимой вдохновленности самого автора, в дерзости, с которой он нарушает законы, поворачивая сюжет так, как подскажут интуиция и фантазия. Сцены и диалоги, лишь в начале — бытовой природы (например, разговор двух наркодилеров, планирующих подставить курьера, пьеса «Иван»), превращаются в неудержимые потоки сознания, в безумные разговоры, замешанные на авторских постмодернистских трактовках философских и религиозных идей. В комедии «Ум Иуды», построенной вокруг темы предательства, мать, заставшая сына с любовником, оказывается двойным агентом-конспирологом, а любовник с Чистых прудов — главой тайной секты, проповедующим древний тибетский Бон. Сюжеты настоящего дня меняют жанровую природу: обычная криминальная история в пьесе «Иван» обретает структуру русской сказки, с Василисой, оборачивающейся Ягой, и Кощеем.

Х

«Спасти камер-юнкера Пушкина» Михаила Хейфеца — то ли пьеса, то ли рассказ — оказалась в афишах многих российских театров, часто попадала на режиссерские лаборатории. Ироничный, отчасти автобиографический текст привлекает, видимо, и сюжетным ходом — рассказать жизнь героя через неудачные и в основном принудительные встречи с творчеством Пушкина (в детском саду, в школе и далее по списку). Цепь комических сцен идет параллельно с погружением героя в биографию поэта, в историю дуэли, и историческая фактура оживает, становится частью настоящей жизни героя, а не скучной дидактикой из учебника. В конце концов фантазия и жизнь сходятся парадоксальным образом в точке смерти.

«Спасти камер-юнкера Пушкина». Театр «Суббота» (Санкт-Петербург). Режиссер Татьяна Воронина.

Ц

Буква вакантна.

Ч

Михаил Чевега — поэт, оказавшийся в рядах драматургов с пьесой «Колхозница и Рабочий», ироничным парафразом известного сюжета о том, как знаменитую скульптуру возили на Всемирную выставку в Париж. Остроумная фантазия о любви стальных гигантов, о происках Гитлера, об увлечении Марлен Дитрих, о лукавом Иофане и романтичной Мухиной написано короткой парадоксальной строчкой («У меня на сердце шов, Его сделал мне Ежов», — откровенничает сам с собой Сталин). Обаяние текста — в идеалистической интонации, каким-то образом уживающейся с постмодернистскими игрой и иронией, в том, как по воле автора оживает неживое.

Михаил Чевега (в центре) «Любимовка»-2018.

Ш

Для широкого круга театралов Ольга Шиляева пока автор одной пьесы. Но эта пьеса стала, без преувеличения можно сказать, событием, поводом для споров, скандалов и горячих обсуждений. «28 дней» удачно вписались в феминистскую актуальную повестку, хотя текст написан так, что каждый находит здесь что-то свое: кто-то — борьбу за права женщин, кто-то — наоборот, утверждение, что все в женщине предопределено природой. Последнее — все-таки откровенно фантастическая трактовка. Двадцать восемь дней — это менструальный цикл, и каждая из глав пьесы посвящена одному из его этапов. Обращает на себя внимание форма — пьеса стилизована под античную трагедию с хором, протагонистом и антагонистом. Хор — то эхо, придающее статус коллективного высказывания мыслям героини, то полифония общества, приверженного стереотипам. Стереотипность, зашоренность мышления — пожалуй, главная тема пьесы, героиня которой встает перед главным вопросом: «Кто я и что это определяет?»

«28 дней». Театр. doc. Режиссер Юрий Муравицкий.

Щ

Буква вакантна.

Э

Буква вакантна.

Ю

Пьесы пермского автора Александра Югова — в основном лирическое ретро, про людей, как будто застрявших в другом, может быть, позднесоветском времени. В тексте «Мешок сушеных комаров», по стилистике напоминающем пьесы Николая Коляды, три интеллигентные старухи, заслуженные работницы училища культуры, празднуют Новый год в библиотеке, подкупив охранницу селедкой под шубой собственного изготовления. В пьесе «Демократизатор» в обезьяннике оказываются студент актерского факультета и гопник, и их обычный поначалу разговор становится то ли мантрой, то ли плачем, а отделение полиции — чистилищем. Герои Югова попадают в ловушки времени, застревают в пространствах, где вынуждены рефлексировать. На фоне десятка лирических этюдов выделяется пьеса «О том, как мы на***рились с Сережей», написанная под псевдонимом — трехстраничный скетч от первого лица с яркой лексикой о метаморфозах мужской дружбы.

Я

Игорь Яковлев — автор из Уфы, каждый год заявляющий о себе новым текстом на ведущих драматургических фестивалях. Один из первых, замеченных специалистами и театралами, — «Две истории о потери невинности и только одна — о любви». Уже там звучала тема, которую сейчас можно назвать магистральной в пьесах Яковлева: боль взросления, отчужденность подростка, жестокость детского мира и равнодушие взрослого. Особенно ярко тема прозвучала в пьесе «На луне» — тут очень заметна уникальная авторская интонация, в которой сошлись беспощадность, с какой Яковлев описывает мир, созданный взрослыми, и нежность по отношению к герою. К подростку-максималисту, который оказывается чудовищно одинок при встрече со своим чувством и с тем, что предлагает ему реальность.