Cowgirl

Cowgirl

В результате острой дискуссии в Facebook между представителями театральной общественности возник вопрос: почему самый феминистский спектакль Санкт-Петербурга был обвинен в объективации? Владислава Куприна пробует разобраться.

Если на сцене голые евреи станут таскать мешки с камнями из угла в угол — это не будет рефлексией холокоста. Если на сцене афроамериканцы станут стонать под хлесткие удары надсмотрщиков — это не будет преодолением расизма. Между тем, что театр показывает, и тем, что он высказывает, должна существовать дистанция. Эта дистанция, собственно, называется мыслью. Но тут не о чем говорить, и так все ясно. Говорить надо о том, как самый «феминистский спектакль в городе» (по словам создателей «Коровы») превратился в каталог самых банальных и чудовищных сексистских парадигм. Я не отрицаю, что у создателей «Коровы» могла быть обратная интенция и что у них даже есть феминистский пафос. Но для спектакля его недостаточно, как и вообще для искусства (особенно социального) недостаточно намерения.

Создатели «Коровы» догадываются, что объективация — это плохо. Что к женщинам в обществе относятся плохо. Настолько плохо, что часто сравнивают их с животными. Животные — существа эволюционно отсталые, женщины, считает общество, тоже. Ежедневный словарь заядлого сексиста подсказывает: «телка», «жирная корова», «течная сука». Но тут возникает первая логическая нестыковка.

Хорошо, угнетение коров и других животных действительно имеет место. Как и угнетение женщин. Мы видим артистку, которая ведет себя, будто корова. Все прозрачно — ее героиню вывели из коровы, и от генетических своих предков она недалеко ушла. Она жует сено, жрет цветы, мычит, человеческих языков не разумеет. Мужчина покупает себе такую женщину-корову (от одиночества), тщится превратить ее в человека, у него ничего не выходит, и он отправляет ее на бойню под нож в картонной коробке. Видим ситуацию, делаем выводы: вы плохо обращаетесь с коровами, посмотрите, как тяжело несчастной корове, не надо мучить коров, они коровы, оставьте их уже наконец, зачем вы убили бедную корову. Получается, что спектакль «Корова» — это зоозащитный спектакль. Это спектакль о защите прав животных, в частности коров.

Но спектакль вроде не про то, что корова — тоже женщина, а про то, что для общества женщина — тоже корова, и так думать нельзя. Проводя эту аналогию, создатели спектакля попали в ловушку своих намерений. По всему выходит, что не только общество относится к женщине как к корове, но и спектакль тоже, и преодолеть эту аналогию не может (и не пытается). Тупую животину-женщину не вышло превратить в существо, равное человеку, и человек от нее (от этой твари) избавляется. Она, эта тварь, лишена чувства собственного достоинства. Не человек она. А если бы вдруг корова научилась жарить яичницу и читать стихи, то мужчина бы стал удачливым Пигмалионом. Может быть, даже женился на ней, а мы бы все удовлетворились историей о том, что женщину тоже можно поднять, поднатаскать до уровня приличного человека.

Для того чтобы высказывание состоялось как феминистское, недостаточно упорно демонстрировать, что к женщинам относятся, как к коровам, и наоборот. Недостаточно транслировать грудь, вываливающуюся из декольте, красный призывно открытый рот, ноги, попы, попы, ноги. Корова-женщина в этом спектакле — просто кусок мяса. Никаким образом рефлексией сексизма это не является, потому что нам не предлагают никакой альтернативы, даже намека на нее.

Разве кроме той, что божественным мужским разумом, наверное, можно бы было превратить корову в существо, пригодное для совместного проживания, да не вышло. Такой воспитательный роман с печальным концом. Мужчина насилует корову только тогда, когда становится понятно, что она коровой была, коровой и останется. Но промежность у нее все-таки женская. А если бы ее коровье сознание отозвалось на просвещенческие порывы мужчины, то изнасилования бы не было? Более того, артист Александр Машанов играет изнасилование не как жест похоти, а как жест отчаяния и бессилия перед коровьей глухотой к его возвышенному романтизму.

Спектакль уютно расположился внутри патриархата, где мужчина — центр мира и единственное его разумное существо, хозяин. И из этого безопасного теплого места спектакль и призывает мужчину достойно распоряжаться своей властью. Это теплое место, собственно, и есть слепок с нашей действительности. Но спектакль, вместо того чтобы включиться в работу с социальным, вторит тому, что уже и так существует. Вторит и воспроизводит то, с чем намеревался сражаться. И получается, высказывание спектакля работает как антифеминистское. Мы видим пещерную мизогинию, какие уж там равные права и возможности. Нет даже попытки не смотреть на женщину как на животное.

Спектакль начинается с логической посылки женщина = корова и развивается исходя из этой посылки. Спектакль не пытается оспорить это. Но сама посылка уже сексистская, она уже — дерьмо. Сама посылка — уже социальный конструкт. А феминизм работает в зоне, предшествующей социальным посылкам такого рода. Спектакль, напротив, их утверждает и в каком-то роде цементирует.

Женщина человеком стать не может. Вот что, сам того не ведая, сообщает нам спектакль «Корова». Навряд ли это высказывание можно числить по разряду феминистских.