Волкострелов.set
Спектакль Дмитрия Волкострелова «Пушечное мясо», совместный проект продюсерской компании KatlZ, Театра на улице Гертрудес и театра Фольксбюне, был показан на фестивале POSTWEST и его можно посмотреть по ссылке.
А на «ЛК» читайте четыре коротких рецензии на этот спектакль от участников онлайн-интенсива по театральной критике «Дорогая редакция», творческих мастерских «Театра.doc» «OPEN DOC».
Надпись, которая портит фасад
Перед нами на красной ленте три телефона. Три девушки, три языка.
Девушки всматриваются в нас через стекло, перемещаются с экрана на экран, протягивают руки через рамки, соединяются в объятиях, снимают себя на камеру телефона. «Что-то страшное грядет», — чувствуют все. И спастись нет сил.
Павел Пряжко создал пьесу, полную саспенса, а Волкострелов сплел из видеокадров ловушку для неназванных чувств.
Это история про фотовыставку. В историю погружены художница Алина, куратор Марина (душа ее отторгает Алину) и общая знакомая Ольга.
Они снимают на свой телефон попытку соединиться с носителем инаковости. Открывают свою самость в личном «облаке» телефона.
Марина в попытке присвоить Алинины фотоработы совершает действия Алины в экране своего телефона.
Алина на своем экране скроллит подобия предметов, захваченных осязанием Марины: кровать, посудомоечная машина, светильник. Они в поиске друг друга. Между ними рамки. Рамки экранов телефонов.
В их городе нечем дышать. Только Ольга выдыхает ветер. Наполняет мир звоном смысла. Звон стекла сопрягается со звуком воздушной тревоги.
Оля. Кто-то написал на стене, видишь?
Алина (читает). Я тебя люблю.
Оля. Его обязательно накажут за эту надпись. Он испортил фасад.
Мое понимание глухо ворочается в несогласии.
То, что вы увидите, — трейлер онлайн-спектакля. Весь проект Волкострелова состоит из трейлера, онлайн-спектакля и драматического спектакля на сцене рижского театра на улице Гертрудес. Они дополнят друг друга. «Онлайн-версия — это такое абсолютное представление внутрь спектакля… Где- то процентов пятьдесят спектакля. Может быть, меньше», — говорит Волкострелов. Это значит, что я увидела меньше четверти.
Селфи втроем
На экране компьютера три экрана смартфонов. Каждый экран — девушка, которую снимает селфи-камера. Каждая девушка помещена на отдельный фотофон, в границах которого камера телефона ее видит. Изредка в камеру попадает бэкстейдж — постепенно вырисовывается пространство — большой ангар с тремя зонами на небольшом расстоянии друг от друга, в каждой из которых фотофон, световые установки, штативы.
В конце июня в рамках фестиваля «POSTWEST» вышел онлайн-спектакль Дмитрия Волкострелова. Работа над по пьесой Павла Пряжко «Пушечное мясо» началась еще до карантина, предполагалось поставить спектакль для камерной сцены рижского Театра на улице Гертрудес, а премьеру должны были сыграть на огромной сцене берлинского театра «Volksbuhne». Но месяц назад фестиваль «POSTWEST» перешел в онлайн, а вместе с ним — и спектакль Волкострелова.
Три героини — это художница Алина, Оля, ее подруга, и куратор Марина — существуют каждая в своем экране смартфона, но одновременно в едином пространстве: Маринин экран присутствует при диалоге между Олей и Алиной; во время монолога Марины Алинин экран гуглит слова, произнесенные Мариной, а Оля снимает Марину со своего фотофона. Кроме общего пространства, их связывают «работы в рамках» — Алина их автор, Оля герой этих работ, а Марина отбирает их для выставки.
Каждая героиня говорит на своем языке — латышском, английском и русском. Язык пьесы Павла Пряжко напоминает язык Siri: рубленые предложения, связь между ними исключительно фактическая, а не синтаксическая. Возникает ощущение, что героиням сложно облечь в слова свои чувства, они пытаются описать то, что происходит вокруг, чтобы донести до собеседницы свои переживания, — таким образом ремарки постепенно переходят в монологи. Читая пьесу, я вижу только слова, а общение девушек на чувственном уровне остается мне не до конца понятным.
В спектакле Волкострелов буквализирует это надъязыковое общение героинь и сложность словесного общения между ними — у всех разные языки, но все друг друга понимают. Понимают не как собеседники, а как соучастники одного общего на всех переживания.
Спектакль, которого не было
На малиновом экране справа постепенно проступает изображение телефона. Телефон ведет видеозапись. Таймер отсчитывает время. На телефоне мы видим девушку. Она сидит, сцепив руки, на красном фоне. Это Алина. Цифра искажает цвет, изображение сливается с фоном. Алина смотрит прямо в камеру. Потом встает — и вдруг будто кто-то наводит резкость. Мы различаем Алину: на ней темно-серое платье, волосы зачесаны назад, она пристально смотрит перед собой. Слева появляется другое изображение телефона. На экране, сцепив руки, сидит девушка в светло-сером платье на сером фоне. Это Марина. Манжеты рукавов ее платья ярко-малиновые, как и колготки. Алина поворачивает голову направо, Марина поворачивает голову налево. Они смотрят в разные стороны.
Этот спектакль вырос из встречи режиссера в 2015 году с актрисой Анной Чиповской, желавшей сыграть на сцене с подругами — Светланой Устиновой и Светланой Ходченковой. Волкострелов предложил Павлу Пряжко написать для трёх актрис. И через две недели появилась пьеса «Пушечное мясо». Артистки оказались заняты в других проектах, и текст надолго лег в стол. Волкострелов вспомнил о нем, когда продюсер Евгения Шерменёва предложила ему сделать спектакль в Риге. В работу включились Анта Айзупе, Инесе Пуджа и Яна Яцук — актрисы, которым, словами Волкострелова, знакомо чувство быть для других «пушечным мясом».
Алина — художница. В спектакле она говорит на латышском, реплики сопровождаются английскими субтитрами. Марина — куратор галереи, она разговаривает на английском, реплики идут без субтитров. Их общая подруга Оля говорит с легким акцентом на русском, ее реплики переводятся на английский. Латышский — язык чувств, английский — язык современного искусства, русский — колониальный. Оля помогает Алине выставить ее работы в картинной галерее. Девушки окружены штативами, осветителями, проводами, вдоль стен расставлены чистые ватманы. Все три девушки передвигаются по помещению с телефонами и, находясь в фокусе камеры, ведут непрерывную съемку.
Речь Алины, Марины и Оли в замкнутом пространстве звучит как брошенный в пруд камень, который без всплеска проваливается в илистую воду. Говоря о языке «Пушечного мяса», искусственном и неправдоподобном, Волкострелов называет его поэтичным и связывает его свойства с тем, что Пряжко писал для трех известных актрис. Он изучил их биографии и реконструировал в языке их личности.
Актрисы передвигаются в ограниченном пространстве, общаются на искусственном языке, смотрят на окружающий мир через камеру телефона. Хрупкие связи в цифровом пространстве постоянно прерываются. Героини ощущают нехватку воздуха и по-разному реагируют на бесполезность любых действий.
Алина рисует картины, которые смущают Марину. «Картинами» служат листы белого ватмана Алина берет в руки пустой лист и, разглядывая его, рассказывает сюжет своей картины. В ее описании переданы движение и открытость, которого сами герои лишены.
Марина от жары падает в обморок.
Оля борется с энтропией, шумно вдыхая и выдыхая воздух. Выдох звучит как перестук стекла, как рассыпающиеся осколки.
Волкострелов называет эту работу экспериментом в условиях двойной ситуации: когда появится живой спектакль, его можно будет увидеть в двух версиях. А появится он на сцене рижского театра на улице Гертрудес, как только будет снят карантин.
Старый мотив на новый видеоряд
I met God and she’s black. Лакановские Я и Другой воплощаются в Ней и Другой в пропущенных сквозь феминистскую оптику отношениях Художницы и Модели, прихватив заодно Кураторку.
Thesis, antithesis, synthesis. Избитый прием говорения на разных языках не актуален для поколения гуглтранслейт. Теперь все всех понимают, но никто никого не видит.
It takes all the running you can do to keep in the same place. Камера позволяет обрести взгляд, без которого мы не могли бы увидеть этот спектакль, сидя в зале. С помощью мэппинга Я дает нам заглянуть внутрь себя в буквальном смысле слова.
Comfortably numb. Попытки Другой заставить Я видеть мир ее глазами не увенчиваются успехом. Попытки заставить Кураторку объективироваться — тоже: она не выходит из зоны комфорта. При взгляде «в работу» глаза затуманиваются.
The Emperor's New Clothes. На картине Художницы — не вымышленные отношения, а желание Я раствориться в Другой, ведь только в ее кадре есть центровка. Но у камеры Художницы есть реверс, в котором она снова не видит ничего, кроме себя. Холст и правда пуст.
Always coming back to the house, do what she would. Сколько бы мы — или они — ни пытались посмотреть на происходящее со стороны, взгляд неизменно оказывается обращен на себя. Экранчики мобильных телефонов — маленькие зеркала нас самих.
We refused to admit that we wore this disguise. Кураторский текст о том, что хотел сказать автор, уже даже не мимикрирует под Объективность. Объективная Другая отрешается, отключается.
I can see people where there’s no people, and I don’t see them where they’re supposed to be. Объективную картину и себя в ней можно объять лишь глазами многих Других. Откровение открывается уткнувшемуся в свой фейсбук.
You do understand that no one will exhibit such work. Никто не заинтересован в том, чтобы показать, что объективности на самом деле нет. Ни в искусстве, ни в политике, ни в ином универсальном законе. Кураторка не может ответить на вопрос, для чего она в таком случае работает.
Now she brings them to the furthest wall of the gallery. Постоянные попытки экспонировать свою пустоту — выставление себя в качестве пушечного мяса для неизменно объективных масс. Ход не нов, мясо разварено и разваливается.
Is your gallery a place that provides people with joy? Предполагать, будто пьеса Пряжко про искусство и цензуру — как утверждать, что «Матрица» про кунг-фу. У галереи типовой замятинский фундамент.
Do you think my work is not worthy enough? — No. Не для масс в этой галерее.
Комментарии
Оставить комментарий