Препарированный «Гамлет» и новые миры

Препарированный «Гамлет» и новые миры

Традиционно в начале сезона Красноярский ТЮЗ провел лабораторию «Вешалка», на этот раз посвященную юбилею театра, и показал ряд последних премьер.

Девятая «Вешалка» собрала учеников Камы Гинкаса разных поколений: каждый из них работал с фрагментами «Гамлета» — пьесы, которую их учитель поставил здесь, в Красноярском ТЮЗе, в 1971 году.

Эскизы получились очень разными, но что-то определенно «гинкасовское» угадывалось в каждом из них: наверное, особого рода театральность в сочетании с глубоким погружением в экзистенциальные вопросы; пронзительное ощущение хрупкости жизни и неотвратимости смерти.

Антон Коваленко в своем эскизе поставил в центр внимания отношения Гамлета и Офелии: пьеса Шекспира здесь приобрела черты романтической драмы, и порой казалось, что этот показ — не о принце датском, а об умерщвленной любви юных Ромео и Джульетты. Здесь все — Клавдий, Полоний, Лаэрт, умник-маньяк, испытывающий к сестре, кажется, не только братские чувства, — буквально растаскивают влюбленных в разные стороны, стоит им лишь оказаться рядом. Здесь Гамлета не мучают вопросы глобального характера, этот принц — не философ, он кажется каким-то драгоценным пленником в этом пространстве суетливых деловитых интриг и карикатурных персонажей. Пронырливый Клавдий, такой же недалекий в своем мещанстве, как и Полоний, гламурная распущенная Гертруда с манерным говором и тотальным равнодушием ко всему. Жизненная сила, витальность Гамлета здесь, в этом кукольном мире, где даже Горацио не друг, а участник большой игры при дворе, гаснет на глазах. Эскиз получился драматургически рваным — казалось, что пьеса то и дело взламывает своим объемом режиссерскую рамку, а главной эмоцией зрителя стало сочувствие к молодой жизни, которую буквально выталкивают за кулисы в невидимое пространство небытия.

Эскиз «Гамлета» Антона Коваленко. Фото — архив театра.

«Гамлет» Алены Самохиной — театр в театре. Эскиз начинался со сцены репетиции, но постепенно игра перерастала в жизнь, а незадачливые актеры становились шекспировскими персонажами. Правда, осталось ощущение непропорциональности: игра с форматами, стилизация под ток-шоу, под театральные пробы неофитов — все это заслонило то, ради чего ставился этот «Гамлет»: живое чувство или яркую, волнующую мысль. Справедливости ради, надо сказать, что ближе к финалу случилось два эпизода, вдруг вернувшие пьесу к высокому градусу трагизма, — сцены Гамлета с Офелией и Гертрудой. Эти женщины, полные любви и страха за любимого человека, кружились вокруг него, отгоняли смерть, заглядывали в глаза, гладили по голове, заговаривали наползающую тьму. Офелия, как испуганный воробышек, на цыпочках кружила вокруг Гамлета, все пытаясь высмотреть в нем что-то родное, знакомое, теплое, что-то ушедшее навсегда. А Гертруда, уставшая, готовая пожертвовать собой, клала голову сына на колени, но не находила слов утешения и поддержки. И обе, не замеченные околдованным тьмой принцем, тихо и безропотно уходили в смерть.

Самым успешным с точки зрения зрительской реакции стал эскиз Максима Кальсина, показанный в фойе театра. Здесь выстроили сцену-помост, кулисы — все как в старинном площадном театре. Пьеса Шекспира разыгрывалась ярко, сочно, с комичным утрированием любой ситуации и интонации — видно было, что актеры сами наслаждаются игрой в эту не очень серьезную и точную стилизацию. Критику тут особо анализировать нечего, так как формальный прием замкнут сам на себе и к исследованию пьесы и ее смыслов отношения, в общем, не имеет.

Эскиз «Гамлета» Максима Кальсина. Фото — архив театра.

Наиболее интересными, наверное, стоит назвать работы двух учеников Камы Гинкаса с самого свежего курса — Владимира Жукова и Александра Плотникова. Оба эскиза — о неизбежности изменений, о крушении былых отношений, о неотвратимости и бессмысленности смерти. Анатолий Малыхин — Гамлет в эскизе Жукова — инфантильный, но проницательный, уже не очень молодой человек, тоскующий по отцу, скучающий по друзьям. Сюжет эскиза — разговор Гамлета с Полонием и с Розенкранцем и Гильденстерном. Внутренний разлад Гамлета мучителен, ощутим: он льнет к друзьям детства, подхватывает их под руки, заглядывает им в глаза, но знает, что все поменялось, и эти растерянные, отводящие взгляд люди — уже совсем чужие.

В эскизе Александра Плотникова Гамлет (Владимир Мясников) — мужчина средних лет, уставший от героического, от необходимости быть персонажем трагедии. Он ходит по кладбищу, как по единственной территории спокойствия, — в пространстве смерти ищет убежище, чтобы выжить. Но как будто заодно и примеривается к пугающей неизвестности — заглядывает в могилу, расспрашивает, как все устроено, как хоронят, не может понять — как вдруг был, и вдруг нет. «Давайте перестанем?» — с тоской предлагает он окружению, Лаэрту, Клавдию, всем. Людям, торопящимся убивать и умирать. Но конец пути, как известно, неотвратим.

Эскиз «Гамлета» Александра Плотникова. Фото — архив театра.

ТЮЗ показал новые спектакли — среди них два спектакля штатного режиссера Никиты Бетехтина «Оливер Твист» и «Мама, мне оторвало руку», а также новый блокбастер от Романа Феодори и Даниила Ахмедова «Хроники Нарнии…», первую часть масштабно задуманной саги.

«Оливер Твист» и «Мама, мне оторвало руку» — в какой-то степени антагонисты: если в спектакле по Диккенсу главный герой — персонаж абстрактный, «стертый», судьба которого всегда в руках обстоятельств и встречающихся на пути людей, то в постановке по пьесе Маши Конторович героиня — крупная, яркая, пытающаяся заявить о себе в этом мире.

В «Оливере Твисте» главное — среда: художник Надежда Скомарохова создала плоский, картонный черно-белый мир, в котором трехмерные живые люди мало чем отличаются от рисунков на стенах. Даже яркие пятна, появляющиеся в тот момент, когда Оливер попадает к «добрым» людям, выглядят так же искусственно и бездушно, как тусклые интерьеры трущоб и кладбища. Спектакль заканчивается саркастичной интонацией — опустевшую сцену резко освещает дежурная флуоресцентная надпись, благословляющая каждое живое существо. Спектакль Бетехтина — с концепцией, которая, правда, так и не смогла зажить на сцене какой-то полнокровной, не умозрительной жизнью.

Иной случай — «Мама, мне оторвало руку»: пьеса молодого екатеринбургского автора о том, как зыбко и неустойчиво ощущается жизнь в шестнадцать лет, в Красноярском ТЮЗе стала пронзительным высказыванием о полном банальностей мире, требующем от подрастающего человека оригинальности.

Елена Кайзер не играет подростка, лишь обозначает несколькими внешними штрихами состояние своей героини — девочки в шапке с единорогом, отчаянно стремящейся быть крутой, но настоящей. Мир предлагает ей подуим (героиня учится в школе моделей) — здесь все живут напоказ, здесь все на виду и соревнуются в «самости», которая парадоксальным образом всех обезличивает. Эта Маша — разная с каждым новым человеком: робкая и покорная с циничным абьюзером, дергающим ее за поводок, скучающая от непонимания и уворачивающаяся от разговора с матерью, навязывающей стереотипные требования, вроде «Стань уже кем-нибудь». В пьесе Конторович есть резкий переход от комедийной мелодрамы в трагедию, резкий слом — в спектакле Бетехтина роковое событие с героиней становится неизбежной закономерностью в требовательном и равнодушном мире, окружающем подростка.

Сцена из спектакля «Хроники Нарнии. Племянник чародея». Фото — архив театра.

«Хроники Нарнии. Племянник чародея» — новое событие визуального театра авторства постоянного тандема режиссера Романа Феодори и художника Даниила Ахмедова. Спектакль по книге Клайва Льюиса продолжил содержательную и эстетическую линии, заявленные в их предыдущих спектаклях: здесь волшебство не только ради волшебства, но и ради мысли, эмоции, — и все это связано с темой принятия мира как такового и с темой любви к близким людям. Герой Александра Князя — мальчик Дигори — отправляется в волшебные миры, спасаясь от реальности, которая полна одиночества и потерь. Новая вселенная творится у нас на глазах — за несколько минут на пустой сцене появляются рыбы, птицы, фавны, целая разнообразная жизнь. Спектакль активно использует киноэстетику — полеты, экран, видеопутешествия, рельефные динамичные картины старинного Лондона, в котором старый добрый порядок нарушен резким вторжением фантазийного мира. Комнаты, интерьеры возникают из ничего, из вакуума, чтобы снова раствориться во тьме. Спектакль с несколько сбитой структурой складывается в единый пазл только в финале: Дигори, повзрослев, научившись принимать на себя ответственность, выходит из комнаты, распрощавшись с иллюзией, осознав смерть матери. В спектакле постепенно меняется оптика, следуя изменениям, происходящим с героем, — если вначале дядя Дигори мистер Эндрью — эксцентричный коварный злодей, то в финале он — растерянный взрослый, который не знает, как помочь разочарованному в жизни подростку.

Красноярский ТЮЗ лихо начал сезон, продемонстрировав все накопленное за предыдущие месяцы и подтвердив свою репутацию одного из самых живых, самых современных театров страны, предлагающих разнообразный репертуар в различных современных форматах.