Человек из футляра

Человек из футляра

В небольшом ансамбле театра «Суббота» у актера и режиссера спектаклей детского репертуара театра, Владимира Абрамова, особое место. Особое — значит, обособленное. Любой человек, склонный к рефлексии, мыслит себя в большей степени как часть природы или часть культуры. Тема Владимира Абрамова — человек культуры, вдумчивый читатель и отличный чтец.

Интуиция, чувственность не входят в характерологическую палитру его образов его героев. Рациональность, интеллектуализм, даже «педантство» — имманентно присущие им качества. И столкновение с чем-то, что непостижимо уму и личному опыту героев Абрамова, что не вписывается в их законченную, стройную, иногда откровенно скудную картину мира, а иногда и вовсе их надламывает, — сквозной сюжет последних работ актера.

Сухой, ломкий, смуглый, похожий на индейцев, какими их изображали в советских фильмах, Владимир Абрамов — обладатель глубокого, звучного баритона. Этот самый баритон с его богатством обертонов, думается, и стал причиной того, что актер стал голосом поэта, исполнителем стихов Дмитрия Пригова в спектакле-акции «Ноябрь 86» по пьесе Юлии Тупикиной (режиссер Михаил Смирнов), вошедшей в шорт-лист конкурса «Stories» в 2019 году. «Ноябрь» — пьеса без героя. Герой здесь не поэт, а события, происходившие с ним в ноябре 1986 года, когда Пригов был заключен в советскую психушку.

Владимир Абрамов в читке пьесы «Ноябрь 86». Фото — М. Григорьев.

События представлены в отражении голосов и мнений жены, друзей. Эти голоса звучат вполне «человечно», оспаривают друг у друга подлинность событий и степень значимости своей роли в описываемой ситуации — вызволения Пригова из лап карательной психиатрии. Но есть в аудиальной палитре спектакля один голос-соло, звучащий обособленно. Этот «лунный», звучащий бесплотно, иногда размеренно-велеречиво, иногда с едва заметной иронией голос принадлежит Абрамову. И он отлично выражает позицию поэта. Его стремление превратить все, что представляется обычным людям житейской драмой, — в игру, в акцию; претворить обыденный абсурд жизни — в поэтический опыт.

Но вернемся к спектаклям Андрея Сидельникова.

Впервые я увидела Владимира Абрамова в образе ректора Репникова в постановке «#прощайиюнь» по «Прощанию в июне» Александра Вампилова.

Этот Репников, склоняющий Колесова к сделке с совестью, — вовсе не номенклатурный монстр. Просто человек, замкнувший себя сводом правил и ритуалов, человек эмоционально глухой к интересам и чувствам близких людей, враждебно настроенный ко всему, что не вписывается в его картину мира. Но его власть — мнимая и поддерживается в первую очередь любящими людьми, женой и дочерью, отказавшимися от собственных интересов ради эмоционального комфорта мужа и отца. Репрессивность не всегда выражается в прямом подавлении несогласных. Репников с его культом воскресных семейных обедов откровенно чудаковат. Равномерные оклики Репникова, искренне взволнованного тем, что индейка запаздывает и что-то идет не по графику, выдает в нем человека total control, беспомощного перед всем, что не по плану.

Владимир Абрамов в спектакле «#прощайиюнь». Фото — М. Григорьев.

Уход жены (Марина Конюшко) — для Репникова подлинная катастрофа. Это крах его зафиксированного мира, прочность которому задавала эта красивая, скромная в желаниях, любящая женщина. Та, чью цену и ценность Репников осознает только в момент потери.

Чудаковатость, свойственная Репникову, приобретает гротескную форму в «Ревизоре». Абрамов награждает Почтмейстера множеством едва заметных, но важных характеристик. Это образ мелкой, подробной «лепки». Во-первых, он все время опаздывает на заседания («Почта России» же!). Во-вторых, в его старомодном кожаном портфеле, который он в сцене взятки как бы невзначай ставит на стол Хлестакова, стыдливо позвякивают бутылки (Почтмейстер — тихий пьяница!). В-третьих, Почтмейстер все делает по «классике». Легко представить прошлое этого героя, своей незаметностью, ничтожностью заслужившего место среди «сильных мира сего», возможно, еще в советские времена. И технологии дачи взятки он предлагает своим коллегам, коррумпированным чиновникам, все те же, из старых добрых времен: аккуратно упаковывая купюры в газетку.

В Почтмейстере чувствуется игра оттенков жуликоватости и опаски, страха и самоуверенности. Это герой родом из нашего детства, ментально близкий, человечески понятный. Абрамов не подсовывает нам характеристики героя, не обозначает в репризах; он всякий раз выявляет их невзначай, ситуативно. Полусогнутые колени, руки-лапки, которыми он каким-то птичьим движением прижимает к груди свой портфельчик, — пластика делает эту курьезную фигуру необыкновенно узнаваемой.

Владимир Абрамов в спектакле «Ревизор». Фото — М. Григорьев.

Противоположность Почтмейстеру — Кнуров. Андрей Сидельников населил свою стимпанковскую «Вещь» по «Бесприданнице» киберорганизмами. Они бесчеловечны, но чувствительны к красоте. Красоте Ларисы Огудаловой (Елизавета Шакира). Но эта чувствительность коллекционеров к редкому, изысканному, уникальному, странному далека, впрочем, от любой чувственности. Вот и Лариса, в финале заматывающаяся в клейкую ленту багажной упаковки, похожа на бабочку или любое другое насекомое, попавшее в ловушку.

Эстет Кнуров Владимира Абрамова, в черных очках и с седым хвостиком, расчерчивающий пространство сцены шагами и ведущий счет, словно в него встроен шагомер, разом похож и на Карла Лагерфельда, и на старого графа Дракулу. Высокое положение героя отчуждает его, делает дистантным: что на коробку фастфуда, что на выпендривающегося Карандышева Кнуров смотрит с холодным удивлением, как на неопознанные летающие объекты. Герой не снимает черных перчаток — точно боится или брезгует соприкоснуться с реальностью. К Ларисе тянется, точно намагниченный, тело его кренится по диагонали, но и в этой тяге нет ничего человеческого. И только когда он получает резкий отказ Ларисы, с отвращением отбрасывающей дорогое подношение — чокер в виде ошейника, — в глазах его (с которых Кнуров наконец снимает очки) мелькает какая-то нерешительность. Кнуров словно хочет что-то сказать, но быстро справляется с этим желанием. Или это просто реакция мыслящей машины, дающей сбой?

Владимир Абрамов в спектакле «Вещь». Фото — А. Иванов.

Тема отчужденности, но отчужденности как осознанной позиции, прослеживается и в последней работе Абрамова — роли философа Гермократа в спектакле «Марево любви» по пьесе Мариво в переложении Клима и постановке Андрея Сидельникова.

Гермократ в пьесе и спектакле — отшельник и глава философского сада, куда открыт вход только мужчинам. Почему не женщинам? Потому что женщина, согласно патриархальным стереотипам, — это страсть. А страсть — это хаос и разрушение. Смешной и трогательный в униформе из длинного хитона и полудетского чепчика с прорезями для ушей, Гермократ, конечно, схоласт и сухарь, но именно этот сухарь почти сразу распознает в переодетой в военный камуфляж с накладными бицепсами царице Леониде (Валентина Лебедева) — женщину.

В спектакле игра строится на переодеваниях, на нераспознаваемости мужских и женских идентичностей. Почему так? Потому что те, кто питают к кому-то страсть, видят не людей, а свои воплощенные желания.

Только асексуал Гермократ Владимира Абрамова видит в другом — Другого. Выслушав философский доклад Леониды, он обнаруживает в ней не мужчину, не женщину в стереотипном понимании гендера, его характеристик и функций, а человека, обуреваемого страстью к познанию, осознанно готового отказаться от страстей и личных желаний, от эгоизма. Угадывает в ней того политического лидера, который может остановить гражданскую войну и кровь.

В финале Леонида призывает философа разделить с ней власть — в качестве царя и мужа. Гермократ отказывается. За время спектакля он дважды терпит поражение от женщин.

В первый раз — от своей сестры Леонтины (Оксана Сырцова), оказывается, питавшей к нему беззаконную несестринскую любовь. Страсти давно отгорели. Но Леонтина открывает ему глаза на страх чувства, на его трусость, из-за которой Гермократ иссушил себя, превратился в схоласта.

Второй раз — от предложенной ему Леонидой возможности влиять на политическую реальность. Потому что Гермократ Абрамова — человек, чья жизнь прошла. И если ты так долго прятался от нее за красивыми и умными словами, то не стоит уже и начинать жить. В образ умного и совсем неискушенного в области чувств Гермократа Владимир Абрамов вкладывает печаль, стоическую верность выбору, сделанному еще в молодости. Гермократ понимает, что он не готов на поступок, не готов принять на себя ответственность.

Фрустрированность, отчужденность, страх вочеловечивания, защитные механизмы приспособления в равной степени свойственны всем героям Абрамова последних лет. Ограниченный обыватель Репников, монстр Кнуров, схоласт Гермократ. Одна тема и разнообразие ее оттенков. Но в этих образах есть и потенциал к открытости, к признанию своих ошибок и того, что мир устроен противоречивее и сложнее, чем представляется отдельно взятому человеку.