​Голоса Москвы

​Голоса Москвы

Так вышло, что «Говорит Москва» Творческой мастерской «Granart» (Нижний Новгород) – единственный спектакль конкурсной программы ARTОКРАИНы, который мне удалось посмотреть. И, как оказалось, совсем не зря.

Тандем Александра Ряписова — Натальи Кузнецовой выступает на фестивале второй раз, и постановка пьесы Юлии Поспеловой позволяет выделить совершенно особые качества работы с современным текстом.

Наталья Кузнецова в сцене из спектакля. Фото - архив театра.

В пьесах Юлии Поспеловой есть особое свойство: лирико-эпическая двойственность. В них есть наблюдатель и есть субъект действия. Наблюдатель — почти подглядывающий, с правом доступа в самую интимную зону. А субъект действия настолько близко к нам, что, кажется, уже глазами героини мы видим волоски на руке мужчины, носом чувствуем запах табачного дыма

она бежала, так быстро по ступенькам бежала,

медленно открывала дверь в его светлый прохладный кабинет
и видела его, своего ненаглядного секретаришку.
видела его седую голову, склоненную над бумагами.
видела прозрачные занавески, подброшенные сквозняком к потолку.
она шла к столу, она старалась не шуметь,
«папочка работает, папочке надо работать».
не отрывала взгляда от него,
а он не отрывал взгляда от своих бумаг.
«папочка работает».
она подходила совсем близко,
так близко, что было слышно его теплое дыхание.
она находилась на таком близком расстоянии,
что могла разглядеть зубы в пасти чугунной пантеры,
могла разглядеть ворс на его пиджаке
и царапины на всех этих блестящих черных телефонах.
она ставила пиалу с ягодами прямо перед ним, прямо под самый его нос.
он все еще не отрывал взгляда от своих бумаг.
«папочка работает».
«папочка работает».
она медленно разворачивалась, она делала несколько маленьких шагов
в сторону двери.
и тут.
огромные теплые лапы хватали ее и уносили в мягкие объятия.
она кричала, отбивалась.
она звала на помощь.
няню.
повара.
а он хохотал.
и целовал ее.
И поцелуи его были табачные.

Наблюдатель, подглядывающий очень-очень близко к героям, и ничем не выдает своего присутствия — ни комментарием, ни оценкой. Они настолько рядом, что, кажется, они вот-вот сольются, Светлана Аллилуева и рассказчик. Но микрозаметная дистанция все же есть.

Охватывая жизнь героини в ее полноте, используя мемуары, письма, документы, этот наблюдатель обладает не только полнотой знания, сколько полнотой музыкального слуха, позволяющего услышать голоса, интонации, тембры не только реальных людей, но и дискурсы, жанры, речевые практики эпохи, и организовать их как поэтический текст, верлибр.

Это качество симфонизма режиссура Александра Ряписова и исполнение Натальи Кузнецовой совершенно замечательно проявляют и усиливают.

Наталья Кузнецова в сцене из спектакля. Фото - архив театра.

«Говорит Москва» — вторая их общая работа в формате моноспектакля. Пожалуй, более филигранная, чем «История фрекен Хильдур Бок — ровесницы века». Именно потому, что в пьесе Олега Михайлова одно лицо, пусть и раздваивающееся на «героиню» и «прототип». Проводя процедуру демифологизации «домомучительницы», драматург, а следом режиссер с актрисой собирали реальную жизнь человека и писали сквозь нее портрет XX века.

Двусмысленность несущего образа «Говорит Москва» — уже в костюме. Это разом и концертное платье, и френч, как будто пошитый по немного военизированной женской моде второй половины сороковых. Это разом и героиня, и ее отец. И «френч» блестит, как блестело платье Марлен Дитрихв концерте 1970-какого-то года. Но жесткая красота Натальи Кузнецовой — красота скорее советских див той эпохи, чуждых соблазна. Тело кажется застывшим.А ее хрустальный вокал выводит «На нарах, б…ть» словно это не тюремный блатняк, а как минимум Пёрселл.

В «Говорит Москва» Наталья Кузнецова выступает именно исполнителем текста. Ее исполнение не полифоническое, а скорее брехтианское, с заострением стыков и обнажением швов. Портрет взаимоотношений отца и дочери (в тексте пьесы отец, «секретаришка» ни разу не назван своим историческим именем) пропущен через постоянную смену речевых практик, устных и письменных, фольклорных и авторских жанров, форм выражения 1930–50-х. Сама же актриса — как будто чревовещатель, через тело которой проходит непрерывный поток голосов. Здесь и сюсюканье няньки, и жесткий блатной говорок, и бархатные интонации отца, и много еще чего. И когда исполнительница говорит голосом отца Светланы, кажется, что этот голос прорастает в ее теле, что отец и дочь двуедины, плоть от плоти. Это страшно, как диббук, который замещает и вытесняет своего носителя.

Наталья Кузнецова ведет рассказ о том, как из девочки вырастает женщина, история государственного насилия и террора прописана сквозь взаимоотношения отца и дочери. В теле актрисы, которое звучит сводным хором голосов эпохи, в какой-то момент робким писком цыпленка проклевывается «я», отдельный человек, личность, появляется субъект.

В финале солистка исполняет «С чего начинается Родина», и песня эта звучит как реквием, оплакивающий всех других, безымянных и не выживших.