Исполнение. Событие. Повторение

Исполнение. Событие. Повторение

За те семь лет, что в Петербурге существует «Точка доступа», начинавшаяся как сайт-специфичный «фестиваль спектаклей в нетеатральных пространствах», изменилось многое. Сегодня фестиваль проблематизирует формат спектакля как произведения, и, главное, ставит под сомнение процедуру объективной художественной экспертизы события.

На вопросы друзей из профессионального сообщества о том, как это было, «хорошо» или «плохо», невозможно ответить что-то определенное. Современные перформативные практики не предполагают усредненного диагноза или универсализированного принципа эстетического удовольствия.

Было ли это для тебя «хорошим» или «плохим», оказывается в непосредственной зависимости от внутреннего запроса.

«Событие» просто становится или не становится твоим внутренним событием. Это зависит не только от того, насколько гибким или жестким был закон, набор условий, предложенных куратором, организатором, исполнителем «события», но и от твоей предрасположенности к тому или иному типу событийности — наличию интенсивных художественных стимулов, контента или, наоборот, восполнению пространства-времени своими поступками и переживаниями.

В проекте Ксении Перетрухиной «Выходные бывают только раз в неделю» актеры театра «Karlson Haus» и большие ростовые куклы стариков, с которыми они работают, интегрированы в пространство Михайловского сада. Бабушка, делающая зарядку, рыбак, старушка, кормящая просом голубей, трогательная пара пожилых влюбленных. Объектом наблюдения становятся не только они, но и реакции случайных прохожих. Изначальным стимулом проекта, разработанного в рамках Летней лаборатории фигуративного театра в 2020 году, было обратить внимание на исключенных, сделать «невидимок» видимыми, разместив куклы стариков в самых неожиданных городских пространствах. И действительно, кукла — это инструмент, эффективно разрывающий ткань повседневности. И здесь важен эффект неожиданности.

«Выходные бывают только раз в неделю». Фото — А. Игнатович.

Но, когда у тебя в руках маршрутный лист, на котором отмечено, на каких аллеях сада ты встретишь стариков, ты уже заведомо лишена возможности испытать шок этого разрыва. А сад, особенно летом, когда здесь прогуливаются туристы и отдыхающие, становится идеальной витриной, в которой «выставлены» приятные, располагающие к себе куклы стариков, такие, какими в воспоминаниях предстают бабушки и дедушки. Не пьяные, не вонючие, не сумасшедшие и не агрессивные. Они не выкрикивают что-то бессвязное и не грозят кулаком невидимому врагу, распугивая окружающих. С ними приятно сделать несколько приседаний или покормить голубей.

Если бы можно было создать условия для инсталлирования кукол стариков в не специально выделенные для того места культуры и отдыха, а, например, в торговый центр, общественный транспорт, пенсионный фонд, паспортный стол или МФЦ, эффект и реакции могли бы быть совсем другими.

Другие невидимки — героини спектакля-аудиопроменада по «Ленфильму» «Билет в кино» группы «Вокруг да около».

Наушники и фонарики — наши инструменты взаимодействия с видимым и слышимым. Фонарики помогают не споткнуться, когда мы спускаемся в подвал по щербатым ступенькам, помогают высветить скрытое и непарадное. В наушниках звучат голоса женщин — звукорежиссеров, бутафоров, реквизиторов, монтажеров, секретаря и библиотекаря, немногочисленных уже хранительниц этого практически угасшего очага, его домовых и невидимых стражей. Золушка из кинофильма Надежды Кошеверовой, единственной, кстати, женщины, чье фото представлено в фотогалерее режиссеров, — ключ, которым открывается спектакль. Кадры из этого фильма — практически первое, что мы видим, попадая в просмотровый зал. Примерно два часа с голосами, звучащими в наушниках, мы бродим непарадными дворами и закоулками «Ленфильма» в сопровождении прекрасных молчаливых фей в синих производственных халатах, кураторок и авторок проекта.

Но в этом нежном сестринском спектакле нет надрыва. Есть участие.

Да, два часа мы бродим в пространстве умирающего «Ленфильма». Но, как верно замечает одна из героинь, вершины своего расцвета «Ленфильм» достиг в семидесятых, превратив умирание и тлен в сквозной и базовый художественный сюжет. Нет надрыва по отношению к «женской доле». Например, мы долго-долго поднимаемся по довольно крутой лестнице в пространство, где был монтажный кабинет. А один из голосов в это время рассказывает нам, что Алексей Герман был тучный мужчина и не смог бы совершить с нами подобного восхождения. И поэтому для него поставили лифт. Но на следующий же день после смерти Германа лифт исчез. Рассказ ли это про дискриминацию женского труда? Или только об иерархической системе, безразличной к обычному человеку?

«Билет в кино». Фото — П. Назарова.

Участницы группы «Вокруг да около» плетут тонкую и прочную паутину ассоциативных связей, аудиовизуальных впечатлений. Пространство организовано так, что случайное в нем встречается со специальным. Но и «специальное» возникает не нарочно, работает на усиление. Пока звучат рассказы о том, как женщины приводили на работу своих маленьких детей, по шатким деревянным мосткам мы попадаем в некое убежище, в изнанку памятника погибшим в годы войны работникам «Ленфильма». Это убежище детское, таинственное и уютное. В нем прячутся от посторонних глаз дворовые кошки, в нем скрыты маленькие сокровища — бусины и машинки, а под ногами хрустит ковер сухих листьев.

А ближе к концу прогулки мы попадаем в подвал и петляем в его коридорах: пахнет сыростью, известкой, на прозрачных пленках запечатлены силуэты лиц, точно фотонегативы, блуждает луч фонарика, высвечивая то окошки в дверях, подобные тюремным, то засохший букет цветов, а в ушах звучат женский смех, обрывки фраз и музыки. Как будто ты погружаешься в сон, в коллективное бессознательное «Ленфильма».

Другой спектакль, где в качестве невидимок присутствуем уже мы, зрители, — «Симулятор школы» Петра Куркина.

Видимыми для мыслящих киберорганизмов, проходящих обучение человечности, мы становимся в начале, когда каждый из пришедших на спектакль вступает в личный контакт с одной из экспериментальных моделей «школьников», чтобы «загрузить» в его базу несколько личных фактов и эмоций, связанных со школой. И в финале, после урока, когда «твой» киборг снова встречается с тобой, чтобы спросить, насколько удался ему опыт вочеловечивания.

В классе, где уже идет урок литературы, мы только невидимки-наблюдатели. Мы можем быть вездесущими: не только слушать учителя, следить за подростками и их интеракциями, но и подглядывать в тетради, смартфоны, разворачивать записки, которыми перебрасываются ученики. Точно так же по окончании урока можно подслушивать диалоги подростков после звонка, на перемене. Пожалуй, лишь в этом — в степени вуайеризма, в отношении к чужим границам, к приватной сфере — выражаются индивидуальные стратегии зрителей.

Чтобы в полной мере оценить происходившее здесь, стоит иметь представление о том, что исполнитель роли учителя Юлия Осеева — действительно учитель, а также практикующий психотерапевт и исследователь театра. А ее ученики — действительно ученики десятых классов петербургских школ. Кто-то из них участвовал в игровых практикумах-квестах лагеря «Нить Ариадны», который уже много лет ведут братья Куркины. И они (учитель и ученики) провели вместе, прежде чем начались открытые показы в рамках «Точки доступа», больше месяца. Это модель, которая действительно складывалась в течение времени, в которой так же складывались функции, роли, исполнительские практики.

Происходит урок литературы. Темы, кстати, варьировались на протяжение этих недель. «Нравственные нормы и проверка границ», «Поиск своего места и себя», «Первая любовь», «Независимость от взрослых» и так далее — через произведения школьной и не только программы. Перед нами, кстати, едва ли не утопическая модель урока, диалог, а не передача знаний. Знание — то, что вырабатывается опытом. И поэтому мастерство учителя здесь — задать правильные вопросы, выработать стимул, угадать, в чем может быть «интерес». И при этом все несовершенно: ты чувствуешь ту энергетическую выработку учителя Осеевой, ее стратегии «охватить» класс, в котором все так, как практически в любом классе: кто-то рисует, кто-то жрет чипсы под партой, кто-то вялый, кто-то клоун, кто-то почти спит. На вопрос, кто для них идеальная пара, идеальная модель любовных отношений в литературе девятнадцатого века, отвечают примерами из комиксов и аниме.

«Выходные бывают только раз в неделю». Фото — А. Игнатович.

Школьники и Осеева исполняют себя — в специально созданных условиях и поставленных перед ними задачах. Этот опыт кому-то напомнил «Игрушки» компании «Signa», показанные на фестивале NET в 2019 году. Но не провокационностью участия, а скорее условиями продакшн: длительностью профессионального «сожительства», выработкой отношений и связей на протяжении довольно продолжительного временного отрезка. А мне, конечно, не мог не напомнить опыты Николая Евреинова начала 1920-х, связанные с театротерапией. Но в опыте автореконструкции любовной травмы, предпринятом в 1921 году в одной из петроградских школ, был утилитаризм, вообще свойственный той эпохе производства нового человека, свободного от разного рода травм. Здесь же процессуальность и пересборка реального опыта — самоцель. Не реактивация травматического состояния, а припоминание и воспроизводство артистического усилия, исполнение исполнения (словами Кети Чухров).

Место действия — лекторий общества «Знание» на Литейном, бывший дворец княгини Юсуповой. Внутри этого дворца-мавзолея — редкий, сохранившийся лишь в немногих библиотеках, архивах, лекториях, провинциальных краеведческих музеях, пыльный запах знаний. Этот запах для меня лично маркирует любые места, где случилась консервация — знания, опыта и так далее. «Симулятором школы» воспроизводят не учебную модель, а усилие по преодолению инерции, автоматизма, консервации знания. Автоматизма, свойственного любой профессиональной деятельности — будь это педагогические или артистические практики, — автоматизма, которого невозможно избежать не только в производстве, но и в отношениях.

Протяженность, темпоральность — важные характеристики «Бегунов» Ильи Мощицкого и Екатерины Крамаренко. «Бегуны» — это дистанция длиной в день. «Марафон», как точно обозначила в своем материале Кристина Матвиенко. В марафоне нет соревновательности, не важно, каким ты придешь к финалу, важны неостановимость движения и совместность участия. В одиннадцать часов мы подключаемся к телеграм-каналу Кати и вместе с ней проводим день. В том смысле, что весь день тебя преследуют уведомления, приходящие на телефон: тексты, картинки, ссылки, видео. Катя встала, почистила зубы, едет в Кунсткамеру, встречается со знакомым — путешественником, совершившим автопробег по Африке. Она сопровождает хронику событий своего дня цитатами, комментариями, отсылками на источники, что-то сообщающие о природе движения и природе времени. И интенсивность, частота получаемых сообщений принуждают нас к тому, чтобы и мы почувствовали скорость ее движения, интенсивность потока событий, мыслей, ассоциаций.

Эффект строится на вторжении в твою повседневность. И на том, что читая канал Кати, мы продолжаем делать тысячу рутинных дел, отвечать и писать рабочие сообщения. Полисинхронная темпоральность жизни современного человека — здесь одна из ведущих тем. И невозможно не задуматься о том, что любой конвенциональный спектакль, где нас предупреждают о необходимости выключения мобильных телефонов, претендует на какое-то исключительное место в твоем пространстве-времени, моноканальность восприятия, вынужденную приостановку твоего времени.

Что еще важно. Ты не можешь точно знать, в какой степени Катя воспроизводит контент предыдущего дня, предыдущей сессии. И не просто воспроизводит контент — действительно ли она перемещается в физическом пространстве Санкт-Петербурга? Симуляция смешана с процессуальностью. Автор телеграм-канала гибридна: актриса по имени Катя, безусловно, исполняет как себя, так и фрагменты романа. Катя развиртуализируется и действительно встречает нас на станции Бернгардовка и действительно возвращается в том же вагоне, что и ты, в город. Параллельно нам продолжают поступать сообщения в ее канале, только теперь ей можно отвечать. Она (но только кто «она»?) спешит в Пулково, она проходит зону контроля, подводя финал своей истории рассказом о секте бегунов. И только то, что ты точно знаешь — в расписании завтрашнего дня «Точки доступа» опять стоят «Бегуны», — поддерживает тебя в уверенности, что Катя Крамаренко никуда не улетела, улетел ее двойник.

Что в телеграм-канале, что в парке усадьбы Приютиных, где зрители наконец собираются вместе, располагаются на травке и слушают в наушниках фрагменты романа Ольги Токарчук и смотрят на артистов, Мощицкий сохраняет за нами позицию наблюдателя, предлагает нам некий контент, ставит вопрос о границах художественной симуляции и отношении к ней.

«Бегуны». Фото — П. Назарова.

Два артиста в концертных костюмах на открытой площадке посреди полузаброшенного парка — это ситуация театра. Особенно когда артист начинает рубить дрова на фоне «колдовского озера». В наушниках неспешно, с большими паузами звучат реплики героев романа о непрерывности движения, принуждении к участию и переизбытке информации. Голоса в наушниках акусматически отделены от исполнителей. Ты действительно не можешь знать, о чем думает артист в момент своего присутствия на эстраде, поэтому восполняешь и замещаешь его эмоцию своей. И слушая, как двое людей неторопливо, через паузы переговариваются об изможденности информационным переизбытком, невозможности укрыться, ты сохраняешь возможность сугубо индивидуального переживания текста, потому что он звучит в твоем индивидуальном девайсе.

В парке тебя уже никто не закидывает сообщениями. Можно просто смотреть на костер и отбиваться от комаров. Но и здесь есть двойственность. Илья Мощицкий — не бард-песенник, исполняющий для нас что-то про то, как «затеплились угли костра», или предполагающий, что мы сольемся в коллективном трансе под звуки бубна. Он сохраняет метапозицию между троллингом и искренностью, остается режиссером, который не может поставить художественную имитацию на паузу, заполняет пространство-время спектакля рефлексией о природе театра и природе восприятия.

Александр Шумилин в проекте пермской компании Немхат «33 сестры» тоже отделил голоса, монологи перформерок — от их тел. Исполнение — от присутствия. Около десятка девушек, главным образом студенток медицинского института, инсталлированы в пространство «Никольских рядов». Ты ходишь по периметру внутреннего двора здания, подсаживаешься к героиням и слушаешь их истории, звучащие в наушниках. Больше никаких условий не задано. Можно не дослушать, можно остаться и дать фидбек. Вариантов, кем ты станешь для исполнительницы, — бесчисленное множество.

Истории очень разные, где-то — только оттенок и настроение, в каких-то случаях — рассказ о травматическом опыте отношений или настоящей семейной трагедии. Ситуация, когда ты пять-семь минут проводишь тет-а-тет с незнакомым человеком, глаза в глаза, лицом к лицу, при этом выслушивая его исповедь, — микротравматичная. Потому что перформерка-то уже исполнила свой монолог. Запись — фиксация состояния, но не текущее состояние психики. Как и участницы перформанса — уже не вполне те, кто наговорили свои монологи. Даже если между исполнением и записью всего три дня, они уже отстоят друг от друга во времени.

«33 сестры». Фото — П. Назарова.

Зато ты — исполнитель своего состояния, своего отношения к рассказу, к этим внимательным зеленым/голубым/карим глазам, смотрящим на тебя. В этой ситуации перформером, исполняющим себя, свое отношение, свою позицию по отношению к участнице, к услышанному, становишься ты. Даже если ты молчишь, все равно тебя наблюдают. В перформансах пермяка Саши Шумилина есть негромкая человечность, неподдельный интерес к простому, не выдающемуся. Участие в «33 сестрах» дает возможность отрефлексировать реакцию, которая могла бы быть спонтанной и неосознанной в обычной жизни.

Фестивали вроде «Точки доступа», а такие наперечет, предлагают не коллективные стратегии поведения, а индивидуальные. Договор с каждым новым участником всякий раз перезаключается заново. Все это делает невозможным усредненный диагноз. Ценность, польза или бесполезность происходящего всякий раз заново определяется конкретным участником. И факторами, влияющими на его восприятие: открытостью, активностью, готовностью взаимодействовать и проявляться, темпераментом, темпоральностью. При этом все то немногое перечисленное, от погоды до настроения, — не есть стабильные константы.

Мы обдумываем стратегию и меняем ее по мере своего участия. Мы не только наблюдаем, мы подвергаем себя самонаблюдениям. И чем более интенсивно мы это делаем, тем больший опыт выносим. И любой вынесенный опыт, вплоть до крайне негативного, в этих условиях самоценен.