Комната Головлева
В начале июня в период полного локдауна проект «Школа театрального блогера», который при поддержке Союза театральных деятелей проводит Ассоциация театральных критиков, ожидаемо перешел в онлайн-формат. И Театральные блогеры Российских городов стали встречаться на семинары с театральными критиками, уже не в стенах пригласившего их театра, а на платформе zoom.
Летающий критик Оксана Кушляева провела онлайн-сессию ШТБ c театральными блогерами Твери. Инициировал встречу Тверской ТЮЗ, а поэтому блогеры в режиме нон-стоп смотрели видео-записи последних премьер театра, обсуждали и пробовали применить к ним различные методы театроведческого анализа и писали маленькие и большие рецензии.
Вчера Тверской ТЮЗ открыл свой сезон премьерой спектакля «Головлев» по Салтыкову-Щедрину в постановке Вероники Вигг. А мы выбрали две очень разных рецензии участников ШТБ Тимофея Овчинникова и Анастасии Пащенко, которые посмотрели этот спектакль в записи раньше широкого зрителя.
Правда, что крылышки только у ангелов бывают?
В мрачную пустоту пробивается только замогильный свет маленьких окон: усадьба Головлевых не спит — некому. Входит Головлев в картузе и сером плаще и обреченно садится на табурет, вместе с ним в пространство входит огненно-красный свет. Герой абсолютно одинок, только его маменька Арина Петровна иногда материализуется на сцене в виде черно-белой проекции, тени, воспоминания о себе.
Время и место в постановке определить нелегко: в имении XIX века появились электричество, телефон и вентиляторы, а Головлев напевает мотив романса Леонида Утесова. Само имение приняло масштаб игрушечного городка, декораций кукольного театра, на сцене которого Головлев разыгрывает свой спектакль. Его актеры — богородские игрушки-медвежата, исполняющие роли членов семьи Головлевых. Время для Головлева зациклилось, как детская железная дорога, магическим кругом оцепившая главный дом имения.Спектакль будто начинается с конца предыдущего показа: мы узнаём о гибели Порфирия Головлева, только чтобы вернуться к самому началу его жизни.
Функция автора-рассказчика из романа Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» в инсценировке перешла Порфирию Владимировичу Головлеву. Новая точка зрения на историю семьи придает повествованию личный, исповедальный характер. По сути, все сценическое действие заключено в отношении героя (в исполнении Александра Романова) к собственному рассказу. Через его реакции мы узнаем о характере Головлева — циничного, бессердечного человека, который весело рассказывает о сокращении числа «пайщиков», собственников имения, и без намека на искренность сообщает по телефону о скорби по ушедшей из жизни сестре. Также мы видим и другую грань характера, которая открылась в нем слишком поздно: обновленный Головлев осознаёт, насколько он был жалок в своей жажде обрастать имуществом, в нем просыпаются сострадание и любовь к членам его семьи.
Фото — М. Корнаухов.
Режиссер-постановщик Вероника Вигг уже работала с Александром Романовым, он участвовал в ее предыдущих постановках в Тверском ТЮЗе («Сны о кошках и мышах» и «Чайка»). «Чайка» Вероники Вигг имеет схожие с «Головлевым» черты — в пространстве спектакля смешались признаки разных эпох, время действия абстрактно, герои находятся в полуразрушенном доме, вокруг которого будто ничего нет. Но наиболее важно заметить сходство двух ролей Александра Романова: Сорина из «Чайки» и Порфирия Владимировича из «Головлева». Сорин в спектакле — персонаж, который на себе ощутил неумолимое течение времени, причем ощутил довольно поздно. В последней сцене закадровый голос Сорина «озвучивает» спектакль, помещая героя в позицию рассказчика, именно с продолжением этих мотивов работает Вероника Вигг в «Головлеве».
Порфирий Головлев ощущает необратимость времени, возведенную в бесконечную степень. Он заточен в гробницу воспоминаний, в которой раз за разом разыгрывает спектакль собственной жизни. Он как персонаж сериала «Мир Дикого Запада», музыка из которого звучит в одной из сцен спектакля, вынужден играть роль в определенном сюжете, каждый раз повторяющемся для нового посетителя. Только у Головлева, в отличие от андроидов из сериала, не стирается память, из глубин рассудка на него всегда смотрит призрак его матери.
Его лихорадит, он прерывает рассказ, чтобы подставить лицо под вентилятор, жар преследует его. Ему жарко, но он только сильнее закутывается в свой плащ, дьявольски-красный свет продолжает опалять его. В геенне огненной от жары и кондиционером не спастись, куда уж вентилятором.Ведь это и есть пристанище Головлева — ад, а скорее, древнегреческий Тартар, в котором помещик-Сизиф катит валун своего капитала на гору только затем, чтобы увидеть, как смысл его жизни стремительно катится обратно в бездну. По похоронному конвейеру у края сцены члены семьи Головлевых поднимаются вверх, чтобы занять место в своих могилах. Пристанище самого Головлева гораздо ниже, он находится в самой нижней точке преисподней, как и полагается по Данте «Иудушке» — такого масштаба предателем предстает он в спектакле.
Христианская мифология также возникает в спектакле в образе Иова, с которым себя сравнивает Головлев. Он и не думает злиться на Бога, он просто перекладывает на него ответственность за смерть близких, пытается оправдать себя, говоря: «Они там, в горних, увеселяются».Но от вины так просто не избавиться, нельзя свалить все на волю божью, Головлев приходит к осмыслению своих отношений с семьей. Осознавая степень своей подлости, он выбирает уже другой библейский образ, чтобы себя охарактеризовать, — образ змея-искусителя. Он цитирует стих, в котором Бог проклинает дьявола в образе змея. Так Порфирий Владимирович выносит приговор и самому себе. Поэтому папины крылышки, которые видел больной Володя Головлев в детстве, выросли отнюдь не потому, что он ангел.
Фарисей в костюме бухгалтера или Головлёво — медвежий край
В моноспектакле Александра Романова по роману «Господа Головлевы» его герой Порфирий «Иудушка» Головлев одного за другим провожает в смерть всех своих родных, а в конце и сам замерзает в снегу.
Спектакль играется на камерной сцене — в маленьком темном помещении, где немногочисленные зрители невольно оказывается в и без того давящем и четко ограниченном пространстве произведения.
Режиссер Вероника Вигг снимает с Порфирия Владимировича печать высокого человеческого происхождения, и в ее спектакле он не господин. Он Головлев. И он — история одной семьи.
Не впервые Вигг выбирает Александра Романова на роль персонажа, олицетворяющего дух и голос постановки. В ее «Чайке» он играет Сорина. Здесь же он оставлен единственным действующим лицом, ведущим повествование о себе и об остальных.
Фото — М. Корнаухов.
Внешне герой как будто бы перенесен из середины XIX века в середину двадцатого. Его одежда, предметы на сцене, телефон — моложе семейства Головлевых примерно на сто лет. Сто лет одиночества. Как у Маркеса, череда рождений и смертей. Даже повторяющиеся имена в этом контексте подчеркивают это глухое темное одиночество Порфирия.
На сцене словно бы детская комната. Игрушечная железная дорога, три кукольных домика. Тем тоскливее выглядит взрослый, даже пожилой человек, устраивающий здесь свою странную и страшную игру.
Во что он играет? Под «Тайну» Леонида Утесова он танцует свое танго смерти, распевая, как мантру: «Чай, постель, крупа, мухи, сапоги». И запускает игрушечный поезд, иногда просто изображая его звуком.
На сцене три здания. Слева — античный храм с колоннами, на котором внезапно нарисованы две рыбы. Ихтис — символ христианства, аббревиатура имени Иисуса Христа. Зачем режиссер соединяет эти две культуры, две эпохи? Какая связь междуПорфирием Головлевым и античным дискурсом? Ответ буквально летает в воздухе. Мухи.
Откуда они взялись в этой мантре смерти?
В пьесе Жана Поля Сартра «Мухи» Орест убивает мать и ее любовника за то, что они когда-то убили его отца. Он как бы выполняет волю своей сестры — Электры, которая все детство играла в убийство, потому что в него можно играть одному. Мухи — это Эринии, богини угрызений совести, которые мучают жителей Аргоса, ставших соучастниками убийства, приняв его как должное. Орест берет на себя все бремя убийства и уходит из Аргоса, а мухи отправляются за ним. Для жителей приходят освобождение и прощение.
Примечательно, что Сартр, философ атеистического экзистенциализма, очень поддерживал революции, Советский Союз. А главной темой у него всегда была свобода. О свободе же говорит и Порфирий Головлев.
Центральное здание — лучший дом в Головлево, который по решению матери отходит Порфирию, — украшено революционными знаменами. Это еще одна эпоха. Уничтоженных религии и культуры, главенства грубой силы, доносов и страха. Сам Головлев становится его неотъемлемой частью. Ведь и песня, на мотив которой он распевает свою мантру, появилась в 1939 году.
Третий «домик» — часть многоквартирного дома послевоенной эпохи. На нем нет рисунков. Он — кусочек конструктора с надписями на стенах: знаком пожарного гидранта и аббревиатурой ДГУ (дизель-генераторная установка). Видимо, это единственные знаки, которые могут характеризовать то время. Смею предположить, что они относятся к хрущевским годам. А это новая антирелигиозная кампания, заставлявшая верующих чувствовать себя лишними, людьми третьего сорта.
И вот по этим домам размещает Вероника Вигг руками Порфирия всех персонажей, соотнося их с теми или иными ценностями и маркерами времени.
Итак, Порфиша играет в убийство в своей маленькой комнатке, и мухи постоянно рядом с ним.
Рассказывая о своих родных, он одного за другим достает игрушечных деревянных медведей. На них написаны имена, а сами медведи покрашены в бурый цвет. Он играет с ними, разговаривает, целует, а потом отправляет на кладбище, вращая не то ленту погрузчика, не то колесо водяной мельницы. Почему люди стали медведями? Есть несколько преданий, по которым медведь — это про́клятый человек. В одном из них монах пришел в село, но, сколько бы он ни стучался в дома, ему никто не открыл. И тогда он проклял этих людей за нелюбовь к ближнему, и они превратились в медведей. В другом один мельник спрятался под мостом, чтобы напугать Бога, который гулял неподалеку. И Бог за это превратил его в медведя.
Фото — М. Корнаухов.
В славянской традиции медведя сам черт боится. Отец Порфирия звал жену чертом. А она в свою очередь боялась маленького Порфишу, когда он пробирался к ней в комнату и тихонько сидел в углу, глядя на нее.
Но Головлев постоянно говорит о Боге, о Божьем законе, ведет себя, как примерный христианин. Почему вся его семья — медведи? Не куклы. В Библии медведь — страшный апокалиптический зверь. Символ агрессии. Все медведи, упомянутые в Библии, — бурые.
И только Порфирий до самого конца предстает перед нами в виде человека. Он отделен от всех. И в самом финале он надевает маску медведя и уходит в темноту.
Головлев — это фарисей в костюме бухгалтера.
Мы привыкли называть фарисеем человека лицемерного, лицедейного. В том смысле, что на глазах он добродетельный и порядочный, а когда его никто не видит, ведет себя совершенно противоположно. Но более глубоко он совершенно искренен во всем, что делает и говорит. Его же главная трагедия состоит в том, что он ставит закон Божий выше живого Бога. И судит себя и других вместо Бога. Именно поэтому он лишь судит «блудных сынов», возвращающихся в Головлево, а попадающих на «Страшный суд», говорит им о христианской морали и провожает их на смерть.
В финале он приходит к покаянию, просит прощения за всех, кого уже нет. Но для него нет покаяния. Он так и не дойдет до могилы матери. Замерзнет по дороге. Надевает маску медведя и запоет песню «Мишка косолапый по лесу идет». Нет больше мантры смерти. Нет мух. Он отправляется на кладбище, убеждая себя ничего не бояться. «Если заблудимся, нас мама найдет».
Режиссер не отправляет его в одном халате на мороз. Не делает из него самоубийцу. Завернутый в макинтош Головлев отправляется в свой последний поход.
Александр Романов играет так, что в его Иудушке нет злости, жестокости, подлости. Он настолько верит во все, что говорит и делает, настолько уверен в своей правоте, что выглядит совершенно искренним. Где-то вызывает сочувствие. Иногда симпатию, иногда отвращение. Гадостью называет Аннинька поцелуй Иудушки. Но она уже предана, и путь ей только один.
В Библии медведицы растерзали сорок два младенца. Это материнская злоба обратилась в зверей и убила своих детей.
В «Головлеве» Вероники Вигг родители своим давлением и отчуждением планомерно убивают своих дочерей и сыновей. И даже уже мертвая мать все равно жива в мыслях сына и ведет его к смерти.
Камерный. Интимный. Страшный. Больной.
Таким, на мой взгляд, получился этот спектакль.
Чай… Постель… Крупа… Мухи… Сапоги...
Комментарии
Оставить комментарий