​Про темноту​

​Про темноту​

В декабре Камерному театру Малыщицкого исполнилось 30 лет. Вчера, 16 января, театр в камерном составе гостей отпраздновал эту дату. ЛК поздравляет с юбилеем и рассказывает о его последней премьере — «Билли Каспер» в постановке Веры Поповой.

В основе пьесы Алексея Житковского — роман американского писателя Барри Хайнса «Пустельга для отрока»: один день из жизни Билли Каспера, подростка из британского шахтерского городка, приручившего пустельгу, мелкую хищную птицу. Роман насыщен социальными реалиями Британии шестидесятых: неполная семья, вечная нехватка денег, полуказарменный мир школы с тупым насилием учителей и издевательствами одноклассников,единственная перспектива — спуститься в шахту вслед за старшим братом, вслед за поколениями своих предшественников.

Вера Попова и автор саунд-дизайна Ник Тихонов разобрали эту реальность на звуки. В зрительном зале темно, как в шахте. Зритель здесь почти лишен возможности что-то разглядеть: только лица, изредка высвечиваемые фонариками, только блестящим росчерком — траектория движения мячика йойо, только покачивающиеся стволы деревьев. Роль ремарки берет на себя акустический ряд. Мы практически лишены возможности видеть. Зато можем слышать: надсадный звук будильника, глухое ворочанье, сонные голоса братьев Касперов, морось дождя — весь мучительный процесс раннего пробуждения происходит где-то вдалеке, за сценой. Так же и экзекуция во время утренней молитвы в школе — нестройный хор голосов, истерическое бряцанье расстроенного фортепиано, равнодушный голос священника, срывающийся в ор, — все это где-то в стороне, будто на периферии сознания и восприятия. Будто мы только «проходили мимо» и стали случайными свидетелями экзекуции. Словно мы тоже барахтаемся в этой непроглядной ночи, в полуобморочности сна, из которого не можем выпутаться вместе с Билли.

А. Жилин и Н. Тихонов в сцене из спектакля. Фото - архив театра.

События разобраны на ощущения. Разобран и герой.Четыре Билли, красивый, злой, толстяк и женщина; четыре актера — Андрей Жилин, Никита Кузьмин, Ник Тихонов, Юлия Мен — снимают с нас необходимость эмоционального подключения к герою. Хотя все равно можно сыграть в игру знаков и сказать, что красная толстовка Юлии Мен — и есть тот самый луч света в темном царстве, самый внутренний, самый «потаенный» Билли, раскрывающийся только в рассказе о своей птице, пустельге Кес.

Эти же актеры создают, конечно, не галерею второстепенных образов, а голосов. Эти «голоса» — библиотекарши, лавочника, учителей, священника, — такие типические, смертельно узнаваемые, апатичные, вплетаются в акустический ряд на тех же почти правах, как шлепок неотжатой мокрой тряпки о пол в школьном классе (его ни с чем не перепутаешь) и следующее за ним вялое шорканье швабры.

Это всё очень скучные звуки и голоса, которые создаются актерами и нехитрыми приспособлениями в их руках.

Голос рекламы угледобывающего предприятия «Нью-Касл Индастри» (Ник Тихонов), механически перечисляющий специальности и содержимое соцпакета работников, даже не пытается завлечь. Все равно здесь ни у кого нет никакого выбора. Так звучат голос судьбы и голос принуждения, слепого и равнодушного.

Свет же загорается в полную силу единственный раз — на уроке английского, где молодой, внимательный и, кажется, небезразличный учитель (Андрей Жилин) разбирает с учениками, что такое «факт» и что такое «вымысел». Звучат разные истории: один залез ногами в сапоги, полные живых головастиков, другой столкнул друга с лодки, третий встретился с лосем… Эти рассказы, может, личные, может, подслушанные артистами, меняются от спектакля к спектаклю. В них, вроде бы безобидных, встречаемых гоготом «одноклассников» и смешками зрителей, есть что-то неуловимо слепое и шершавое, какая-то вегетативная жестокость мира, не отдающего отчета в своей жестокости.

Ю. Мен в сцене из спектакля. Фото - архив театра.

Позже учитель спасет Билли от насилия, защитит от одноклассника. Но в том, как обойдется с насильником этот красивый образованный человек, внезапно прозвучит брезгливое упоение толикой отпущенной ему власти, возможностью унижения, только более изощренного, обусловленного осознанием той границы, которая отделяет от грубого и слепого мира кишащих в сапоге головастиков. Это очень тонкое наблюдение режиссера и исполнителя, перевертыш, который отправляет тебя на сторону внезапно ставшего беззащитным гопника (Никита Кузьмин), только что унижавшего Билли. И это, кажется, позиция самой Веры Поповой, для которой нет границы, нет «мы» и «они».

В романе Хайнса есть растительное буйство леса, где Билли, рискуя жизнью, добывает из гнезда птенца пустельги, есть красота крыла мертвой птицы, есть полет, когда Билли сам становится птицей, взмывает вместе с ней. В спектакле сухо покачиваются стволы, выкрашенные в ржавый цвет труб. Это мертвый лес и безысходный мир, с которыми очень трудно себя идентифицировать. Вместе с гибелью птицы схлопывается просвет в другой мир, в финале повторяется затактовая сцена пробуждения — только теперь уже Билли собирается на шахту вместе со своим братом. Но режиссер делает важную вещь, устраняя, делая неочевидным субъект повествования, она превращает в субъект действия зрителя, силящегося стряхнуть морок, продирающегося через темноту, через неясные звуки, через бесконечную ночь. И уже неважно, где происходит история Билли — в маленьком шахтерском городке в Британии 1960-х, в Прокопьевске или в Петербурге, — она происходит везде, всегда и немного с тобой.