Профессионалы

Профессионалы

В Сыктывкаре открылся Молодежный театр. Впрочем, «открылся» — не совсем верное слово. Пока театр полностью работает на базе Академического театра драмы им. Савина. Тем не менее две премьеры осени — документальный «СКТВКР» Максима Соколова с монологами сыктывкарцев в основе и «Игроки» Хуго Эрикссена — заявлены именно как премьеры Молодежного.

«Игроки» — неочевидный выбор для открытия. Эта пьеса Гоголя никогда не входила в библиотечку школьника и не пользовалась повышенным сценическим спросом, оставаясь «вещью в себе», по большому счету без адреса, несмешной шуткой автора про обманутого обманщика и вместе с тем примером хорошо отлаженного, рабочего механизма драматургической интриги.

«Игроки» — это еще и первый совместный проект в рамках партнерства Министерства культуры Республики Коми и Александринского театра. След Александринского театра угадывается в суховатом, бесстрастном неоклассицистском почерке Хуго Эрикссена, поставившего там в 2018-м «Демагога» по пьесе Кирилла Фокина.

Как я уже сказала, театр недолюбливает эту пьесу, и последнюю постановку я видела примерно лет 10 назад. В «Игроках» Юрия Муравицкого в Омском театре драмы Ихарева играл Михаил Окунев. Его герой был прожженным волком-одиночкой, которому в какой-то момент изменял твердый расчет, глаза загорались безумным голодным азартом, Ихарев становился жертвой страсти. Можно сказать, тот спектакль разрабатывал тему «Пиковой дамы», игры как рока, как мании.

«Игроки» в Сыктывкаре другие. Они не стремятся нравиться, переосмыслить или приблизить к нам текст классической эпохи. Эрикссен усугубляет качество пьесы как «вещи в себе», купируя возможность эмоционального подключения; стремится сказать не о человеке, а о «явлении». Он об игре как преступном бизнесе и о тех, кто его делает.

Сцена из спектакля. Фото — И. Федосеев.

На сцене интерьер гостиницы «в разрезе» (художник Ольга Богатищева). Первый этаж — холл отеля с массивными кожаными креслами, гранитными колоннами и стойкой регистрации — придавлен балконом с галерей дверей номеров, вытянувшимся вдоль линии рампы, тускло освещенным светом плафонов. По бокам — надписи «Выход». Место кажется изолированным, вроде бункера или подпольного игорного дома.

В глубине — небольшая эстрада, где разместятся трио музыкантов (фортепиано, виолончель, саксофон) и певица (Светлана Малькова) в строгом брючном костюме.

В затактовой сцене спектакля вокалистка берет на себя роль «пролога», сообщая, откуда и когда на Руси взялись карты, какого рода преследованиям, наказаниям, взысканиям и пыткам закон подвергал профессиональных игроков начиная с XVII века. Энциклопедический набор данных (ничего личного, отстраненный голос, сухая статистика,), взятый где-то из Брокгауза и Эфрона, где-то из исследований С. Т. Аксакова, М. И. Пыляева, Д. С. Лихачева, откроет историческую перспективу из прошлого в настоящее, временной коридор в настоящее, из художественного — в реальное. Отстраненный голос рассказчицы, как камертон, производит настройку выразительных средств и нашего отношения к происходящему — как к очерку преступной среды.

Голос «от театра» обращен к зрителям. Но между действующими лицами спектакля и зрителями — надежная четвертая стена. Эта стена выражает себя в качестве игры, в том, что разрабатывая плотное и подробное взаимодействие действующих лиц, режиссер не позволяет актерам и персонажам апеллировать к залу, нравиться ему, искать поддержки, вызвать смеховые или сочувственные реакции.

Сцена из спектакля. Фото — И. Федосеев.

Для режиссера они, прежде всего, профессионалы — и самоуверенный молодой одиночка Ихарев (Илья Кеслер), и группировка Утешительного, в которую входят, как мы помним, и фейковые купец Глов со своим сыном, и чиновник Замухрышкин. Режиссер избегает прямых социальных соответствий, но и кожаное пальто коротко стриженого крепыша Швохнева, и скромный пиджак и очки Кругеля говорят нам, кто в этой ячейке боевая единица, а кто отвечает за бухгалтерию. Их движения скупы, реплики малочисленны — это люди-функции. Единственный, кто здесь цветет и разворачивается во всей красе перевоплощения, — Утешительный (Денис Рассыхаев). Но ему и по сценарию преступной схемы отведена роль лицедея. Для Глова старшего он резонер, для младшего — обаятельный брутальный вояка, для чиновника Замухрышкина — подхалим и взяткодатель. Человек-фейерверк, человек-оборотень, совершив цикл эскапад-перевоплощений, он покидает сцену, так и оставшись джокером.

Шулеры из спектакля, кроме того, еще и классные артисты психологического театра, театра одного зрителя, которым становится Ихарев. И режиссер выстраивает их взаимодействие, их преступный умысел против Ихарева таким образом, что зрители, не читавшие пьесу, не знакомые с интригой и развязкой, в своих реакциях должны совпасть, синхронизироваться с реакциями главного действующего лица, обмануться там, где надувают Ихарева, узнать правду там, где он ее узнает. Только цель Утешительного и К^о — выманить деньги у Ихарева. А цель актеров — чтобы мы не догадались, кто настоящий адрес мошенничества.

И только в небольшой остановке, паузе, где Ихарев взвешивает «за» и «против», прежде чем передать Утешительному свои деньги, скользит «тень сомнения». Как в качественном романе-детективе, где читателю дана возможность почувствовать себя чуть более умным, чем герой-детектив, и дать разгадку преступления с небольшим опережением.

Д. Рассыхаев (Утешительный), М. Липин (Глов). Фото — И. Федосеев.

Те же, кому знаком сюжет, просто могут получать удовольствие от искусной двойной игры персонажей и от того, как работают актеры. Невозмутимый чиновник-взяточник Замухрышкин (Николай Солдаткин) — часть коррумпированной системы, работающей уверенно и безотказно. Его реплики звучат коротко и веско: этот молодой человек чувствует себя неуязвимым хозяином жизни. Михаил Липин в роли Глова-старшего и вовсе вводит в свою игру подтекст. Матерый волчина в инвалидной коляске, заботливый отец семейства, Глов смотрит, молчит и ставит паузы в словах так, что бог знает какие ужасы и тайны мерещатся за закрытыми дверями его дома.

И еще немного о музыке спектакля. Композитор Андрей Бесогонов аранжировал тексты песен Леонида Федорова и Дмитрия Озерского («АукцЫон») так, что их узнаешь с трудом. Эти атональные композиции-зонги практически не имеют прямого отношения ни к действующим лицам, ни к механизму интриги. Но музыка инфернального квартета, словно вышедшего из фильмов Линча, размыкает герметичное пространство, одетое в кожзаменитель и гранит, — куда то в кромешный мрак, «ветер северный» и российскую хтонь с другими ее играми и страстями роковыми, которым будто бы не место в этом бесстрастном спектакле в жанре физиологического очерка преступной среды.