​В зеленой-презеленой комнате

​В зеленой-презеленой комнате

Дана Сидерос — один из тех немногих авторов, чьи пьесы о подростках попадают в театр.

Практически параллельно в новосибирском «Глобусе» и в Альметьевском театре Татарстана прошли премьеры «Всем кого касается». И это далеко не первые спектакли по этой пьесе.

«Черный апельсин» — мировая премьера. ЧМТ первым поставил ее после того, как в 2019 году она прозвучала в программе «Первая читка» и в «Маленькой ремарке». Это редкая удача для автора, которая в своей пьесе работает с достаточно табуированной темой смерти и суицида. Столь частым вниманием театра к пьесам о детях может похвастаться разве что «Мой папа — Питер Пен» Керен Климовски. Они даже в чем-то перекликаются, но только «Питер Пен» — все-таки пьеса для взрослых. Попробую объяснить, почему «Черный апельсин» ориентирован на подростковый сегмент.

У главного героя, двенадцатилетнего Жеки, не самая обычная семья: молодая мама и прикованный к инвалидной коляске Дед (на самом деле прадед), с которым мальчик делит комнату. Дед уже несколько лет молчит, они с мамой поссорились «из-за Хармса». И вот когда из окна соседнего подъезда падает пожилая соседка, за ее падением — кстати, с упоением — наблюдают из окна школы Жека и его друзья, Машка и Кам, а Дед снимает зарок молчания и просит правнука помочь уйти ему из жизни — сделать смертельную инъекцию. Такова завязка.

А апельсин черный — это потому что Жека, поставленный перед сложным выбором, практикуется делать уколы на апельсинах, вводя им под кожу черную тушь для рисования.

Сцена из спектакля. Фото — И. Шутов.

Тема смерти вводится в сюжет то так, то этак. То Жека приносит друзьям трофей — зуб только что выпавшей из окна соседки. То мы узнаем, что бабушка и дедушка Жеки погибли в автокатастрофе, когда его маме было всего восемь лет. То Жека в поисках инструкций к действию сидит на сайте суицидников, чтобы понять, как делать укол, и его со спущенными штанами обнаруживает мама и воспринимает происходящее в ракурсе полового созревания…

В пьесе много перевертышей. Например, не мать приглядывает за сыном во «ВКонтакте», а он за ней на «Facebook» — под ником Чмыхало.

Дана Сидерос обыгрывает драматические положения своей пьесы достаточно юмористически. И постоянно сбрасывает напряжение, к финалу достигая разрядки, хотя и финал можно читать двояко.

Двойственность — важное свойство пьесы, где есть непосредственный сюжетный ряд, связанный с подростками, их семьями и взаимоотношениями, и есть символический ряд, универсальная рабочая модель перехода-инициации, где «отравленный плод», гранат Персефоны, Белоснежкино яблоко — магический инструмент, открывающий дверь в «царство мертвых».

В спектакле Ивана Миневцева есть оба эти ряда, но второму «хтоническому» он уделяет, пожалуй, даже большее внимание, чем бытовому правдоподобию.

Сцена из спектакля. Фото — И. Шутов.

Сцену, одежду действующих лиц, мебель — все как будто окунули в раствор зеленки. Это, конечно, не вполне тот оттенок, в который красят стены казенных заведений вроде тюрьмы или больницы, но воспринимается примерно так. Дед прикован к инвалидному креслу как заключенный. В этом пространстве, впрочем, имеются входы-выходы: окно, двери нерабочего до времени лифта и странный разрыв в стене, примерно как в фильмах ужасов, когда неимоверно сильное, невидимое зло ломилось с «той» стороны, деформируя металл, и в конце концов пробило его. А потом приходят астронавты, и: «А это что такое?»

На зеленом фоне особо ярко светятся оранжевые апельсины, но и они чернеют, покрываются «трупными» пятнами, получая инъекцию туши.

Иван Миневцев говорит, что не видел бешено популярного среди подростков и не только подростков сериала «Netflix» «Очень странные дела» («Stranger things»), в котором подобные разрывы между реальностями — обычное дело. И да, там тоже в первом сезоне герои — двенадцатилетние — обнаруживают «изнанку» реальности, портал в другой мир, населенный монстрами. А в какой-то момент один из героев, инфицированный «злом», становится отчасти монстром. И понятно, что ребенок-монстр — это метафора пубертата.

Впрочем, до монструозности Жеке и его друзьям далеко. Просто визуально этот «разрыв» фиксирует состояние перехода как переходного возраста и проницаемости.

У героев спектакля — тот же интерес к смерти как приключению, тяга заглянуть за край: что там?

И портал раскрывается в сцене забытья Жеки, когда заболевший мальчик оказывается между жизнью и смертью, появляется весь в кричаще-неоновом, будто Элтон Джон, Хармс, из рваного отверстия начинает ползти разноцветная субстанция, и наконец в кризисный момент все темнеет, и только звучат биты, словно удары большого электронного сердца.

Вестником, этакой «белкой», прошивающей верхний и нижний миры, становится энергичная старушка-пьянчужка Марина — Лидия, шастающая за валерьянкой в аптеку, где работает мама Машки и где Жека пытается добыть раствор для инъекций. Хулиганистое лицо актрисы время от времени появляется в этом разрыве, откуда она звонким и хрупким голосом «маленькой разбойницы», не терпящим возражений, требует у ребят добавить двадцаточку «на лекарство бабушке».

Сцена из спектакля. Фото — И. Шутов.

Столь же непозволительно молод и Дед. Актер не изображает немощного старца. Если герой почему-то и желает смерти, то только от полноты жизненных сил, от невозможности их использовать. Этот бодрый матершинник-дед так страстно описывает «воттакенную жопу», какая по молодости была у только что выпавшей из окна соседки Надежды, что возрастные зрители за мной задыхаются в ханжеском возмущении.

Работы Натальи Антоновой и Бориса Черева — умные и легкие; в них ничего не подается впрямую, «одно» решается через «другое»

Но когда молодые артисты — Никита Скоблев (Жека), Анастасия Шеронова (Машка) и Артем Прокудин (Кам) — разыгрывают детей через детей, инфантилизируя их, показывая их мысли и поступки с высоты своих двадцати трех как «наивные», — это холостой ход. Имитативность — именно то, что, боюсь, может оттолкнуть главную аудиторию спектакля. Возможно,это уйдет, но только если актеры в меньшей степени будут стараться казаться детьми и в большей — разбирать историю по ситуациям. И если это случится, то и мы поймем, что Жека слег в горячке потому, что его организм не выдержал жестокой миссии, которую на него возложил Дед. И что из пограничья между жизнью и смертью он вышел уже другим.

Старики же встретятся в финале, когда поправится Жека, а Дед освободит Жеку от обещания, поняв, что рисковал жизнью мальчика.

Когда же лихая и легкая Прекрасная Дама появится в квартире Деда, кокетливо помахивая авоськой подобранных на помойке (туда их выкинула мама Жеки) черных апельсинов, а Дед очарованно и влюбленно взглянет на нее, то и те, кто не знают сюжета пьесы, догадаются, почему внезапно заработал лифт, и куда отправляются эти двое, входя в его освещенное теплым апельсиновым светом пространство.