«Как я выжил». Город говорит о (не)простых вещах

«Как я выжил». Город говорит о (не)простых вещах

3 ноября в трех городах двух стран двадцать восемь рассказчиков одновременно вышли в публичные пространства и поделились историями о том, как они выжили. В метафорическом или буквальном смысле. Политики давно используют такой способ организации — театр, кажется, впервые. Театр ли это, кажется, уже не модно спрашивать, все смирились, что это определяет зритель, причем не asis, а каждый, отдельно взятый, субъективно. Поэтому и я буду писать как субъект — причем не критики, а коммуникации. Вообще, мне кажется, основной эффект спектакля Бориса Павловича, реализованного командой пространства «Квартира» совместно с фондом «Альма Матер» (Санкт-Петербург), театром «C:NTACT» (Копенгаген), Президентским центром Бориса Ельцина (Екатеринбург) и Датским институтом культуры в Санкт-Петербурге, — возвращение субъектности: жителям города, покупателям в магазине, посетителям бара. Всем ведь хорошо известно, что только русские сходят с ума, обнаружив в какой-нибудь знойной стране, что продавщица в магазине не только берет деньги и выдает товар, но и неторопливо болтает с постоянными покупателями, совершенно не волнуясь, что кто-то в очереди нетерпеливо приплясывает и даже злится. Это про нее, про потерянную субъектность, которая необходима нам как воздух, очевидно, что без нее ни о каком гражданском обществе говорить не приходится. И неслучайна, мне кажется, странная, на первый взгляд, ассоциация спектакля с митингом — занимаются они в каком-то смысле одним и тем же.

Фото — В. Степанова.

Я попала на самый, возможно, театрализованный показ: в одном из баров города, на импровизированной сцене, окруженный музыкальными инструментами, выступал Антон Коробейко — музыкант, человек, который о своей истории написал книгу, давшую название спектаклю, после чего его пригласили на передачу Андрея Малахова. Понятно, что на следующий день о нем узнала вся страна.То есть история его хорошо освоена, рассказана не раз и не два. Неудивительно, что говорил он легко, шутил смешно, а песни, исполняемые его группой «Простые вещи», делали сторителлинг все более и более сценичным.

Антон — человек интересный, с философским складом ума, поэтому от рассказа о том, как его чуть не убили, невозможно было оторваться (страшно звучит). В него легко вплетались отступления о суде над Сократом, о космонавтах и лингвистических характеристиках «сидевших», размышления о разнице между верой и знанием, а песни, наполненные метафорами, отсылками к греческой мифологии и многим другим, делали его законченным художественным произведением. Отдельные реплики звучали афористично, и даже по нескольким записанным мной предложениям легко считать сюжет.

«Пошел в свой домашний бар. — Они уже были в нечеловеческом состоянии. — У меня в черепе нет костей, у меня там дырки. — Он ушел в никуда, я ушел во тьму. — Я точно знаю — там ничего нет. — У меня с Ним теперь связь напрямую. — Судья купила новую машину и уехала на ней в Монте-Карло. — Они, кстати, ходят среди вас, поздравляю. — Герой — не я. Нетрудно помочь тому, кто лежит в луже крови перед тобой. Труднее помочь тому, кого ты не видишь, не знаешь, не уверен, истина ли это».

Финальная часть внезапно высветила простой тезис: сцена подвергает сомнению все. Несмотря на широкое распространение документального и менее широкое — свидетельского театра. Так же, как и современные медиа, которые в некотором философском смысле — новый формат сцены. Они ввели нас в новые отношения с истиной. С одной стороны, раньше все знали, что газеты врут, а сегодня легко ведутся на мнение любого непрофессионала, выступившего с экспертной позиции (где важна зачастую интонация, а не содержание). С другой — любая просьба о помощи вызывает желание проверить, правда ли это, не обманывают ли меня, не разводят ли. Истина, реальность, подлинность давно переплелись с симулякрами, и все труднее (и кажется все менее важным) их различать.

Что-то в нашей цивилизации пошло не так, и спектакль «Как я выжил» работает с этим. Как бы я реагировала, если бы оказалась случайным зрителем? Поверила бы? Или решила, что это художественный вымысел? Если бы поверила — можно говорить о возвращении субъектности горожан. А если нет? То есть вопрос подлинности и человеческих отношений к ней здесь оказывается базовым, а вопросы субъектно-ориентированных отношений, кризиса коммуникации, горизонтальной организации людей и многого другого, что есть в этом проекте, — уже надстройка.

Дописывая этот текст, я вышла на перекур. И в этот момент мимо меня прошел ударник группы «Простые вещи», болтающий с девушкой. Они тоже среди нас, и теперь нескольких из них я знаю в лицо.